Ада не предполагала, что Ашер может ударить ее. И больше удивилась, чем испугалась, когда лицо обожгла пощечина.
– Так говорить о ней я не позволю даже тебе.
Ада приложила ладонь к горящей щеке.
Ашер выглядел почти виноватым:
– Не думал, что мне придется объяснять… Я искал ее не для того, чтобы вернуть.
– А для чего тогда?
– Чтобы все исправить.
– Исправить?
Он заговорил, и каждая фраза была для него как барьер, который он брал с напряжением всех сил:
– Амрита сбежала из Дома Гильяно. Самоубийство, намеренное убийство ребенка, даже если это лилу… Я знал, на что ты обрекла себя, покинув Дом таким путем. Я знал, как тебе будет тяжело в жизни… в каждой жизни. Ты будешь зависеть от воли мужчин, тебя будут предавать, уничтожать. Ты будешь одна. Всегда одна. Без семьи, без детей. Твои возлюбленные будет умирать, дети не будут рождаться. Ты будешь кричать в небо: «За что мне эти мучения? Почему ты не любишь меня? Почему ты у меня все отнимаешь?» А я буду знать ответы на твои вопросы. Но не смогу ответить тебе. Не смогу помочь. Твои страдания будут продолжаться круг за кругом. Снова и снова. На каждом витке жизни. Я не мог этого вынести. Я хотел помочь. Найти тебя, чтобы все исправить. Сделать так, чтобы ты могла жить счастливо.
И что-то внутри нее отозвалось болью на его слова. Будто она помнила все мучительные ночи, когда взывала к бездушным небесам, просила о помощи.
– Однажды я был очень близко, был почти уверен, что это ты. Волосы как солнечная корона. В тот раз я не успел – они сожгли тебя. Праведники, религиозные фанатики. Что они только не творили во имя Бога! Мне досталась горсть пепла и груда обгоревших костей. До сих пор чувствую на пальцах твой пепел. Это был не тот пепел, в который превращается душа в Доме Гильяно, из частиц которого она вновь прорастает в Саду. Обычная грязь, тлен. Я был бессилен воссоздать тебя из него. Эта потеря была даже страшнее твоего побега из Дома Гильяно. Я был обречен оставаться на шаг позади, тянуться, но хватать лишь пустоту. Ты ускользала между пальцев, как ветер. Неудивительно, что семья считала меня безумцем. Я и был безумцем. И через несколько сотен лет мне повезло снова: я встретил девушку с руками танцовщицы из Дома Гильяно.
Ашер криво усмехнулся, вспомнив встречу с Адой. Львиная половина его лица оскалилась.
– Я почти желал, чтобы ты оказалась обычной девушкой, чтобы я снова ошибся. Ждал, когда тебе надоест моя холодность, моя жестокость. Ждал, когда у тебя кончится терпение. Я боялся своей удачи. Мне нужно было быть очень осторожным, чтобы не привязаться к тебе. Антонио пытался предостеречь меня, но и без того напомнил, что я хожу по краю, что связь между нами настолько крепкая – почти родственная, и видна даже через столько твоих воплощений, ее необходимо оборвать, чтобы ты смогла жить своей жизнью. Со мной у тебя не было на это шанса.
– А убийства? – заставила она себя спросить. Ведь безжизненные тела с черно-белых снимков не давали ей покоя, приходили во снах.
– Изменить судьбу непросто. Не каждому это дано. Но я мог. К сожалению, судьбу не поменяешь без крови. Не сделаешь этого и без жертвенного ножа. Твоя судьба изменилась. Ты перестала зависеть от воли мужчин. Теперь ты можешь сказать им «нет», а они не станут применять силу.
– А все эти ужасы во Флоренции? Флорентийский монстр – это ты?
– Нет. Хотя в этих убийствах я тоже виноват. Это большое несчастье – жить в мире. Гильяно не могут долго находиться среди людей. Люди ловят наши отражения. Самые чувствительные или безумные улавливают вибрации наших душ. И думают, что им можно делать то же самое, что и нам. Они начинают видеть в убийствах какой-то смысл, но, конечно, совсем не тот, что видим мы. Для них убийства ни к чему не ведут, лишь еще больше разлагают их душу. Слышать, улавливать то, что тебе не дано в этой жизни, очень опасно. Монахи и душевнобольные на это способны. Но первые находятся под защитой стен, которые берегут их от несчастий. А другие испытывают все муки, что способна отмерить им Вселенная. Они спускаются в мир ада. При жизни.
– Какая же я глупая, я думала… – горько рассмеялась Ада. – Я искала тебя. И с Марком была только потому, что он твой сын. Я так надеялась встретить тебя. Известие о твоей смерти… Как я не рехнулась тогда от горя? От душевной боли останавливалось сердце.
– Напрасно ты так переживала.
– А ты больше не любишь меня? – И она тут же раскаялась в своей смелости: «Что ты несешь? Он и не любил тебя. Он всегда любил только Амриту», – но продолжала с жадностью ждать от него ответа.
Ашер не ожидал прямого вопроса. Он не привык врать самому себе. И сейчас, когда в доме свирепствовал УР.УШ.ДА.УР, это было еще опаснее: малейшая ложь могла привести к болезни.
– Каждую ночь… Каждую ночь, которую мы с Амритой провели вместе, я обнимал ее, боялся отпустить. Один раз… отпустил ее только один раз. – Ада увидела, что в его глазах, как в глубоком колодце, где очень далеко мерцает вода, стоят слезы. – Видеть тебя в постели, как ты обнимаешь себя за плечи руками… Ада – жалкое украшение вместо судьбы Бессмертной. – Он виновато опустил голову. – Ты права. Прошлое не вернуть. Ты изменилась. Да я и не думал, что ты останешься прежней. Понимаю, что это к лучшему. Мы не вспоминаем прошлые жизни. Мы все должны играть в эту игру. Так устроена наша Вселенная, что мы забываем себя прежних, только так мы можем идти вперед и выучить наши уроки. Даже мы, Гильяно, бессмертные, заставляем себя забывать. Но я просто не смог забыть.
Они шли через Сад. Ада старалась запомнить каждую мелочь. Узор гравия на дорожках, плетение чугунной ограды, пышную пену шиповника, сдержанные позы селекционных красавиц, багрянец и белизну, благородную бледность роз, сливочное золото, розовый туман и пепельную дымку. Розы кивали им вслед, хотя погода стояла безветренная.
– Не знаю, как я смогу жить там, зная о том, что произошло здесь. – Ада с сомнением смотрела на пыльную дорогу по другую сторону ворот. Буйная тропическая зелень веселилась, бубнила и взвизгивала разными голосами ее обитателей. Здесь, на территории поместья Гильяно, звуки казались приглушенными, доносились
