Бессмертных не страшили ни жестокость, ни потери. Они сражались бы до последней капли крови, если бы не три нефритовые фигуры, вихрем бушующие посреди их рядов, ломающие стройные колонны с устрашающим неистовством. А куски черепицы и камни летели сверху им на головы, и никто из Бессмертных не знал, как и чем будет убит. Они в смятении принялись отступать, а люди Дариена ревели им вслед – бесконечное море ярости, которое толкало их на все меньшие и меньшие свободные островки, где им приходилось цепляться друг за друга и топтать тех, кому не удалось удержаться на ногах.
Глава 22
Ведьма
Нэнси шла по той же улице, что и всего несколько часов назад, и не могла узнать ее. Кое-где еще пробивалось пламя, хотя тут и там сновали местные жители с полными ведрами воды: они отчаянно пытались не дать пожару распространиться. На каждой дороге бушевала битва, хозяин каждого магазина и каждого жилого дома в Дариене пытался с боем защитить свои владения, надеясь потом заново отстроить все здания. Они не пытались остановить Нэнси и не видели ничего устрашающего в молодой женщине, перевязанной бинтами, которая шла, будто ошеломленная, как и многие другие.
Улицы были усыпаны трупами, многие из которых были облачены в белое. Лошади лежали на земле – живые, но с переломанными ногами, они не могли встать и задирали головы, с болью в глазах вглядываясь в проходящих мимо людей. Посмотрев в их карие глаза, Нэнси содрогнулась. Скоро придут мясники и пробьют им головы обухами. Это будет быстрая смерть, что уже хорошо. А вот раненые люди не дождутся сострадания, подумала она, особенно те, кто одет во вражеские цвета. Она увидела пару Бессмертных легионеров, которые пытались замаскироваться и вымазали себя дорожной грязью. У них были переломаны кости, и они мигом стали бесполезными и напуганными. По улицам бегали стайки ребятишек, они выискивали врагов и кричали об их местоположении горожанам, которые все еще жаждали крови. Они обрушивались на недобитых врагов и перерезали им глотки, а дети смеялись и радостно кричали. Здесь не было места милосердию, а солнце только-только поднималось над горизонтом. На одной улице скопилось столько злобы, что в ней мог утонуть целый город.
Нэнси не чувствовала себя в опасности, проходя мимо мертвых и умирающих. На улицу вышли и другие женщины, они собирались небольшими группами или ухаживали за ранеными. Но даже если бы их не было, это не имело значения: на исцеление Зеленых воинов она истратила далеко не все, что дал ей камень Саллет.
Девушка вздрогнула, вспомнив, как гиганты во второй раз вступили в битву. Тогда она еще не понимала, как мощны и жестоки эти создания. Она покраснела от воспоминания о своих собственных сверкающих нитях и крохотном уроне, который она нанесла по сравнению с этими решительными зелеными фигурами. Воины подскакивали в воздух и с размаху врезались в ряды Бессмертных. Ей не очень-то льстила мысль о том, что Зеленые сделали для защиты города куда больше, чем все то, что сделала она. Завидев их, люди бросались в бой, вооруженные любыми предметами, какие им только удавалось подобрать: от бутылок до мечей и щитов легиона. Гордость сияла на лицах горожан, когда они стояли и с облегчением смотрели на восходящее солнце. Они сыграли свою роль, рискнули жизнями в борьбе против захватчиков. Они сумели защитить себя. Каких-то пару часов великие семьи Дариена сражались плечом к плечу с самыми обычными жителями, объединенные общим врагом.
Качая головой, Нэнси прошла мимо разбитой кареты, из которой свисали мертвые тела. Да, она наделала ошибок, но ночь была очень долгой. Небо на востоке уже сияло золотом, и Нэнси жаждала солнечного света, чтобы вытянуться и восстановиться, излечиться и преобразиться.
Оказалось, что она забрела прямо к военному расположению у западных ворот, туда, откуда началось вторжение. На вершину стены вели огромные ступени, а на самом верху, выстроившись в ряд, стояли оборванцы, перед которыми расхаживал юноша: двигался он на удивление легко и вдруг перехватил взгляд Нэнси, словно кот в прыжке – только ради восхищения.
На секунду Нэнси подумала о Доу Трифолде и ощутила укол сожаления. Он поставил ее на этот путь, но погиб, так и не увидев, как она шагает по нему. В очередной раз, опустив голову, она заметила на ступеньках тело мальчика – и узнала его. Глаза Нэнси расширились. Она была потрясена, как будто обнаружила свою детскую куклу в руках у незнакомца.
А ведь Нэнси встретила мальчика еще в коридорах королевского дворца. Правда, теперь Нэнси была готова поклясться, что это было очень давно, да и случилось все не с ней, а с кем-то другим, кем-то охваченным яростью и жаждой мести, кем-то обратившимся в пепел.
Цена оказалась чересчур высока. Наверное, так было всегда.
Нэнси присела возле изломленной фигурки и посмотрела на умиротворенное лицо мальчика. Она чуть-чуть приоткрыла рубашку на его груди и заморгала: свежие пулевые раны заплыли какой-то прозрачной жидкостью вперемешку с пылью. Вздрогнув, Нэнси задумалась. На ближайших улицах еще кипела битва. Она слышала людской рев, но знала, что не станет принимать участие в сражении. У каждого человека есть предел возможностей, и, видит Богиня, она своего уже достигла. Силы Нэнси иссякали, но девушка чувствовала, как магия течет внутри ее, струится в ней, подобно песку, сбегающему по коже, переливается в кончики пальцев, хотя сама Нэнси уже не обращала на это внимания.
Мальчик выставил ногу в сторону, балансируя на ветке дерева. Одна рука потянулась вверх и ухватилась за другую ветку, и, ради чистого удовольствия, он повис на ней: вены вздулись, как переплетение толстых проволок. Мать улыбнулась при звуке его голоса.
– Гляди, мам! Погляди!
– Я вижу, Орикс.
Как чудесно в саду, подумал он, вдыхая ароматный воздух. Вокруг возвышались деревья, вдалеке зеленели пологие холмы, цвели душистые цветы. Лучше всего было то, что он так живо помнил свою маму, видел ее столь же ясно, как в тот день, когда они впервые встретились. Он не мог забыть ничего из того, что знал. Таким уж его создали.
Орикс разжал пальцы и упал в траву, наслаждаясь запахом св еже скошенных лугов, без которого он не представлял себе лета.
А потом он сел за стол, на котором стояли чашки с чаем, блюдца с джемом и тарелки с какими-то липкими штуками: он видел такие прежде. Стол покрывала прекрасная белая скатерть, а посуда была серебряной, начищенной до блеска. Этот сад он помнил сызмальства, и он ассоциировался у мальчика с одним лишь счастьем.
Но вдруг ему в голову пришла мысль, которая заставила
