— Подчинись, — посоветовал я в неожиданной тишине.
Потому что в единый миг перестали бить молнии, а завывания проникающего в салон ветра были побеждены упрямым песком, закрывшим прорехи.
— Никогда, — почувствовалось движение мышц горла под моей ладонью.
И тело князя вновь сотряслось от разряда — на этот раз не с неба, а исходящего через меня. Но от того — еще более разрушительного и болезненного.
— Подчинись своему внуку, — терпеливо повторил ему, отпуская в ожидании ответа силу.
И в безумной ярости, через боль и сотрясающую его злобу отчего-то прорвалось удивление.
— Внуку? — Повторил Шуйский с растерянностью.
— Артему, — подтвердил я кивком.
— Не тебе? — Облизнул князь почерневшие губы.
— Зачем ты мне нужен? — С легким удивлением отозвался я.
— Я?! — Дернулся он было гневно, но тут же сотрясся в судороге от пронзившего его разряда.
— Ты мне не нужен, — повторил я холодно. — Ты нужен своему внуку живым. Поэтому подчинись ему. Дай слово.
— Чтобы он меня убил? — Захрипел он, скаля зубы.
— Артем мудрее тебя. Он не станет этого делать.
— Ложь! Ложь! — Хлынуло безумие к его глазам.
Чтобы тут же пропасть под ударом боли и моей силы.
— Х-хватит, — дрогнул он телом, впервые пошатнувшись.
— Артем тебя любит, чудовище лесное. — С досадой произнес я. — Стал бы я тебя иначе уговаривать. Выпнул бы из самолета, и маши себе лапами, — убрал я руку от него, позволяя ослабевшему телу противника сползти на пол.
Шуйский оперся рукой о ближайшее кресло, но на колени так и не упал, удерживая себя о застонавший от таких нагрузок подголовник.
— Подчинись своему внуку. — С напором произнес я, глядя ему в глаза. — Подчинись или умри. — Потерял я терпение.
И гроза за бортом отозвалась раскатами десятков мелькнувших за бортом молний.
— Я согласен. — Опали плечи князя, а сам он отвел взгляд.
— Поклянись честью, — буднично обратился я к основе их силы.
— Я клянусь честью в верности своему внуку, Артему Шуйскому, и обязуюсь подчиняться, — в этом голосе была усталость и толика недоумения, непонимания.
Будто у последнего выжившего пирата, перерезавшего подельников перед сундуком мертвеца. А в сундуке том — ничего… За что он боролся? За выживание — за то, что и без того ему было обеспечено. За процветание рода — что тоже куда лучше обеспечит внук, чем он сам. А раз так, то зачем он хотел сделать то, что сделал. Зачем была эта борьба?
Но в нашем случае, хорошо, что это понимание пришло до того, как пришлось хоронить друзей и близких.
— Вот и ладно, — с усталостью подытожил я.
— Зачем тебе это? — Произнес Шуйский слабо, глядя на настил пола и левым боком навалившись на кресло.
— Он мой друг. — Мельком глянул я на часы.
Все в порядке, падать будем в правильный квадрат. Пилоты и персонал уже давно катапультировались, борт тянет вперед автопилот, но долго он этого делать не сможет. Из окошка видно, как коптят оба двигателя — близкое присутствие разрядов не осталось для них без последствий, несмотря на всю надежность.
— Мы же все равно упадем… — Словно прочитал мои мысли князь.
— Мягко упадем, вы выживете, — успокоил я его.
— Ты готов умереть ради… Дружбы? — Пробилось в его голосе удивление, а лицо поднялось вверх.
— Ради нее умрут все остальные, — заверил я его, поворачиваясь рассмотреть, как там Ника и мой мед.
Еще одна веха плана завершалась.
Наверное, это логичное понимание, а может и усталость, меня и подвели. Удар, последовавший снизу, от согбенной фигуры князя, прятавшего свою левую руку под животом, пришелся в бок, и вызвал поначалу удивление.
Потом рассыпались все нижние пуговицы на рубашке. Все, со скрытыми артефактами на защиту. Не выдержав силы атаки — в прах. Потом треснули амулеты в подошве ботинок… Вшитые под ткань брюк — окатили холодным крошевом кожу… Все до единого.
— Подвиг стоит смерти, — прорвалось безумие со дна глаз смотревшего на меня в упор князя, а рука его дернулась вперед, вонзаясь ледяным холодом внутрь меня, словно клинком.
Я посмотрел вниз — пятью клинками пальцев, каждый из которых был окутан ядовито-зеленым, гибельным светом.
Какое неприятное ощущение в животе. Вроде, холод обезболивает, но эта резь, что ползет вслед за холодом… Интересно.
— Нет!! — Оборвал паузу дикий крик Ники.
И песок от прорех и бортов единым порывом метнулся к старому князя, ударом отбрасывая его в сторону, впечатав в близкую стену летной кабины.
Я продолжал смотреть на рубашку поверх живота, по которой лениво расплывалось красно-зеленое пятно. Коснулся правой ладонью и поднес к лицу. Зря, наверное, я это сделал — потому что от капель зеленоватой крови теперь растекались по всей руке ядовито-зеленые капилляры, делая контрастными мелкие сосуды и вены.
— Нет!!!
И ленты серо-желтой взвеси вонзились в глаза и нос пытающегося подняться Шуйского.
Дикий крик раненного зверя перекричал рев двигателей и завывание воздуха, вновь прорвавшегося в салон, пока очередной поток песка не перекрыл ему возможность дышать.
— Ника, не надо! — Дернулся я и завалился от резкой боли на край ближайшего кресла. — Отпусти, не трогай! Он должен жить, пожалуйста.
С удивлением отмечая, как вместе с просьбой и дыханием вырываются капельки крови, а каждое новое слово слышится тише.
— По-почему? — Раздался недоуменный вопрос.
Я посмотрел на князя, от боли и невозможности дышать бьющегося в судорогах и раздирающего ногтями настил пола.
— Артем меня не простит, — просительно произнес я. — Пожалуйста.
И взбесившийся песок перестал терзать старого и глупого Шуйского.
— Максим, — прозвучал безжизненно ее голос. — Ты умираешь. А я больше не могу держать самолет.
Тон был спокойным и констатирующим.
— Тогда иди сюда, — махнул я рукой, и все-таки завалился спиной на пол из-за сильной, агонизирующей дрожи корпуса самолета.
Ну хоть не до конца упал — вышло, что вроде сижу… Хотя, если б не часть кресла, то улегся бы всем телом. Нет сил — этот
