— Я тут, — присела Ника тихо рядом, приобнимая за плечо.
Посмотрел на нее, глядя на переживающее за меня милое лицо. И все это — на фоне огромных прорех, за которыми видно расходящееся в стороны грозовые тучи… Вон, даже синева проглядывает — совсем скоро, и будет солнечно.
— У тебя же есть план? — Строго спросила она, до боли сжав мне плечо.
— Подтащи сюда этого старого дурака, — попросил я ее слабеющим голосом.
К счастью, Ника не стала спорить, и за правую ногу подтянула князя Шуйского к нам поближе.
Самолет уже откровенно мотало, раскачивая из стороны в сторону, а авиационный металл стонал протяжной нотой, предупреждая о скорой гибели.
— А теперь попробуй почувствовать ту пуговицу внутри себя.
— Ты охренел?! — Больно стукнула она меня по плечу.
— После чего напитай силой, — обессиленно продолжил я.
— Так оно же не волшебное, — недоуменно произнесла Ника.
— Кто тебе сказал? — Подмигнул я ей через силу.
— Ты! — Задышала она гневно.
— Я такого не говорил… — Закашлялся я, сгибаясь.
Холод охватил гибельным онемением уже обе ноги и поднимался к правой руке. Досадно.
— Просто делай.
— Уже делаю, — запыхтела она возмущенно, но тут же примолкла.
Хотя в этом реве ветра, сотрясающем и разрушающем самолет…
— Держи меня за руку.
— Держу.
— И старика за ногу. Пожалуйста…
— Ладно…
Миг, когда у нее получилось, остался за плотно закрытыми глазами. Тело дернуло куда-то вверх, и в ту же секунду обрезало все звуки, до того гремевшие в ушах.
С трудом открыл глаза, но кроме обивки кресла, в которую было уперто лицо, ничего так и не увидел. Но наверняка знал, что часть самолета, Ника, князь и я сейчас внутри сетчатой конструкции, вырвавшей участок салона с нами внутри и медленно опускающей всех нас на землю. Получилось.
— Что под нами? — Не узнал я свой голос в безжизненном хрипе.
— Лес. Нет, парк! — Произнесла Ника через десяток секунд. — Пруд! Поляны! Мы падаем! Только бы не на верхушки деревьев!
— Хорошо. — Вновь закрыл я глаза.
Хотел повести правым плечом, но ощутил, что уже его не чувствую. Холод поднялся уже к шее, царапая холодком гортань.
— Максим, ты как? Максим?! — Осторожно потрясли меня, поворачивая к себе.
— У вас все будет хорошо, — заверил я ее, открыв очи и строго посмотрел в ее. — Я все запланировал. У Артема. У тебя. У Федора и семьи.
— А у тебя?!
— Ошибки планирования, — с неохотой подытожил я итог своей жизни и закрыл глаза.
Неведомо сколько времени прошло, и было ли время в этом месте, но надо отметить, что ощущение расплава, планомерно вливающегося в вены, бодрит. Такое бывает, когда лихо опрокидываешь кружку с водой, а та оказывается с крутым кипятком — и в то краткое мгновение между осознанием своей ошибки и воплем, он прокатывается вниз, ошарашивая организм яркой волной, пробуждая все резервы и усиливая желание жить.
Только сейчас горел не пищевод, а все тело: от болезненного покалывания в кончиках пальцев до раскаленного столба, в который превратилась спина, выгибаясь вверх и поднимая лежащее на ней тело. А вот кричать не получалось — вместо этого выходил тихий стон пересохшего горла.
Кое-как продрав глаза, я поднял веки. В первый миг показалось, что в зените надо мной — палящее солнце, прожигающее меня насквозь. Но после неудачной попытки пошевелиться, выступили странные детали, которые никак не могли принадлежать обычному светилу в небесах. На самой периферии зрения — там, где яркий свет слегка приглушался и давал синему небу шанс отвоевать немного пространства от окружающей белизны, плыла в сиянии, закручиваясь по часовой стрелке, золотистая пыльца. Словно тополиный пух, разлетающийся в небе по весне, она то поднималась ввысь, то медленно кружила по спирали к моему телу. И в местах, где касалась кожи, чувствовалось легкое, но уже приятное жжение. Обжигающий жар отступал, сменившись приятным горячеватым теплом…
Сложнее всего в этом ярком свете было заметить силуэт лица. Он был прямо в центре сияния, но не прятал от него в своей тени, а словно бы даже усиливал — смотреть было обжигающе больно. Но когда я все же всмотрелся в него и узнал, то — приятно.
— Ты опять мне снишься.
— Все, — устало отвалилась Ника в сторону.
А направленный на меня жар в тот же миг разлетелся пыльцой, которую подхватил порыв ветра, унося в сторону.
— Что значит «все»? — Возмутился я. — В прошлый раз молоком с медом поили!
— Молока нет, — односложно и устало ответили мне откуда-то справа, словно от травы. — Мед есть. Хочешь?
— Потом, — прислушался я к себе и вынес вердикт.
Без молока не так интересно.
Попробовал пошевелиться и понял, что в этот раз получается — не так легко, как обычно по утру, но это ведь сон, и тут все такое неспешное и протяжное.
Только что в моем сне делает огромная туша медведя, безжизненно распластанная в десятке шагов слева и основательно попахивающая паленой шкурой?
Недоуменно повернулся в другую сторону, чтобы увидеть Нику, устало лежащую на боку, положив локоть под голову, в испачканном, прорванном в паре мест платье. Чуть в стороне от нее лежала сумка с гостинцами из дома, в которой просматривалась и банка меда, и все остальное — прямоугольное, плоское, разное, что было положено нам в путь-дорогу. А еще дальше на поляне валялся кусок самолета с аж двумя целыми креслами.
— Ты что, опять спасла мне жизнь? — Сопоставив увиденное и признав реальным, спросил я ошеломленно.
— Ага, — буркнула Ника, не открывая глаз.
— У тебя же талант не работает.
— Сейчас встану и стукну, — лениво пробормотала она тем тоном, что гарантировал — не встанет и не стукнет.
Во дела… И что теперь с ней делать, как награждать? Как должно выглядеть «что угодно» с двойным коэффициентом?
— Значит, починился, — довольно откинулся я на спину.
