Впрочем, и Путята и Скулди были рады, что дружинник одного и родственник другого стал рыцарем. Также при посвящении присутствовал самый настоящий рыцарь из чехов, Сигизмунд Гант. Странное имя и фамилия для чеха, но еще более странным было его появление на границе русских земель. Как позже выяснилось, служил этот рыцарь князю Роману Галицкому, а поскольку при посвящении обязательно должен был присутствовать хотя бы один рыцарь, то вместе с грамоткой Ярослав выторговал у Романа рыцаря Ганта. Сам Роман, конечно, на свадьбу не поехал, опасаясь за свою жизнь. Все же Ярослав был не совсем из дружеского рода. Рыцарь Гант Святославу сразу не понравился. На новообращенного рыцаря он смотрел как на дворовую шавку. Рыцарь своей спесью затмил всех именитых родичей переяславского князя. Для него все русичи были такими же животными, как и его местные смерды. И не важно, что животное носило на поясе меч, ведь от этого оно не перестает быть животным. Как оказалось, причиной такого отношения пана рыцаря к местной знати были религиозные соображения. Для него все мы всего лишь грязные схизматики. Святослав не стал говорить благородному рыцарю, что по роду своему он иудей. Правда, не сказал он об этом не потому, что боялся рыцаря, а потому, что считал себя пусть и плохим, но все же христианином. А самым хреновым было то, что Ярослав переманил Ганта к себе и взял его на службу. Ну сразу же видно, что предатель. Да такой прямо во время боя сюзерена поменяет, притом кардинально, воткнет прежнему под лопатку кинжал и принесет голову проигравшего князя победителю. Но Ярослав был счастлив и слушать ничего не хотел.
Когда наконец вся свадебная кавалькада укатила во Владимир, Святослав, взяв коня и прихватив с собой Соколика, поехал прогуляться по городу. В постоянные провожатые Соколика ему определил Скулди, полагавший, что его племянник не должен расхаживать по чужому городу без должного сопровождения. В городе было на что посмотреть и помимо торга. Здесь было множество мастерских, одновременно являвшихся и жилищами мастеров. Многие дома были сделаны из камня, правда, при этом напоминали небольшие крепостные башенки. Повсюду виднелись маковки светлиц, резные наличники окон и коньков, заборы в петушках и единорогах. Не сказать, что это впечатляло красотой и грациозностью, но самобытностью – точно. Было в этом что-то свое, родное. Так сказать, истинно русский стиль.
На одной из узких улочек Святослав увидел уносившего ноги от преследования мужичка. О том, что этот человек от кого-то убегал, говорило многое. Так, его кафтан был расхристан, штаны и сапоги он держал в руках, и его босые пятки активно перепрыгивали кочки и ямки. Борода мужика скаталась и местами была выдергана, с одной стороны был выдернут аж целый клок. Когда мужичок пролетел мимо Романова, калитка соседнего подворья раскрылась и из нее выглянул немолодого вида мужичок, который, сплюнув наземь, пробубнил себе под нос:
– Ну, Тимоша, как был ты непутевый, таким и остался. Ничему тебя, кобеля, жизнь не учит. Вот точно, подрежут тебе естество рано или поздно… – мужик взвалил себе на плечи какой-то мешок и вышел за околицу.
Святослав же почему-то заинтересовался этим Тимошей. Вот, посмотрел на него, и что-то в нем его зацепило. Хотя и не было в нем ничего особенного, может, только искорки в глазах да энергия, которая из него так и перла через край. Вот вроде просто мимо пролетел, а Романова аж полем его энергетическим обдало. Настоящая батарейка энерджайзерс. К нему можно сотню кроликов подключить, они всю ночь под окном плясать канкан будут.
– Уважаемый, а кто этот человек? Вы его знаете? – поинтересовался Святослав у мужика с мешком.
В ответ на его реплику из-за поворота вылетели две кудлатые собаки и с лаем пробежали мимо Святослава, следом выбежал толстый мужик с рогатиной в руке, который пыхтел и сопел, но упорно продолжал погоню.
Мужик с мешком тяжело вздохнул и, повернувшись к Романову, попросил:
– Не подведи, благородный господин, не выдай, – после чего повернулся к пробегавшему мимо толстяку и крикнул ему вслед: – Он туда побежал, вон в ту сторону, – указал он в противоположную сторону от той, где скрылся беглец, – а собаки за мясником рванули, за ними побежишь – упустишь прелюбодея.
Толстяк обрадованно развернулся и, поблагодарив прохожего, побежал туда, куда указал человек с мешком. Святослав же тем временем удивленно поднял брови и посмотрел на Соколика, с надеждой, что, может быть, хоть тот что-то понимает. Но ответил на немой вопрос все тот же человек с мешком:
– Тимофей это, купца Афанасия сын. Очень умелый купец был. Отец ему учителей заморских нанимал, возил его торговать по всему миру, и вроде получалось у Тимошки все. Вот вроде огурцов обычных соленых бочку на продажу везет, а выручит за них, как будто эти самые огурцы от мужской слабости в постели помогают. И самое главное, все ведь довольны: и те, что купили втридорога, и тот, кто за огурцы тройную мзду получил, потому как и вправду покупатели в свои силы, поев огурцов, уверовали и на баб своих как залезут, как давай их мять. Вот такой он был, наш Тимошка, да вот была у него одна беда, баб он любил больше жизни, кобелина. Мимо ни одной юбки пройти не мог. А за блуд по Правде сами знаете, голову с плеч – вот и все дела. Нет, пока он девок портил, еще куда ни шло. Морду били, бороду дергали, убить пытались, но он и на мечах хорошо управлялся и на кулачках неплохо, а вот однажды предложил ему купец на девку одну, которая Тимошке приглянулась, сыграть. Была эта девка дочкой того купца. А по Правде на дочку играть поганое дело, но тот купец был нечист на руку и такой пакостью не брезговал. А Тимошка, дурья башка, как девку увидел, так ничем, кроме своего уда думать
