– Но я думал, ты носишь ему деньги.
– Не лично в руки. Ты же не думал, что он спит на мешках «фиалок», – фыркнула она, заправляя волосы за чуть торчащие уши. – Все оседает в том первом зале, помнишь? Там сидят его счетоводы. – Девушка одернула куртку, подтянула рукава и зачем-то пригладила брови послюнявленным пальцем. – Там же я подслушала, что он собирается снять долг с того, кто найдет убийцу. Шушере здесь не место, так что…
– Вперед?
– Вперед.
Проводя рукой по отполированному тысячами касаний дереву перил, Олле пытался представить себе этот дом в лучшие годы. И не мог. Как не мог вообразить Теодора молодым.
У последнего рубежа их поджидали два охранника. Без лишних слов они отстранили Анхен в сторону, а та не посмела и пикнуть. Перед Олле оказалась дверь в личные покои Крысиного Короля.
Он взялся за бронзовую ручку, формой напоминавшую извивающийся крысиный хвост, и повернул ее. Шагнул внутрь и запер за собой. Анхен осталась позади, в последний миг он видел ее оскорбленное лицо.
Наконец он заставил себя повернуться и осмотреться.
– Долго же ты ходишь, парень.
Гобеленовые темно-зеленые портьеры были распахнуты, комната оказалась светлой и пыльной. Пыль висела в воздухе, будто застывший в падении пепел. Вдоль стен тянулись полки, заваленные книгами, шкатулками, стопками бумаг и фарфоровыми статуэтками. Старушечий хлам.
Теодор сидел в кресле у нерастопленного – видимо, чтобы днем не виден был дым, – камина. Здесь было так холодно, что изо рта шел пар. Но Крысиного Короля, похоже, это совсем не смущало. Он завернулся в халат, больше похожий на лохматое меховое пальто, больная нога покоилась на отдельной скамейке, обитой пурпурным бархатом, у подлокотника притулилась трость с золотым набалдашником. Его колено, обтянутое домашними брюками, сильно распухло и будто состояло из двух чашечек.
– Так исторически сложилось, что ваши приказы слишком долго спускаются до Мидгарда по всем этим лестницам, – ответил Олле.
И тут же спохватился – не слишком ли дерзко?
– Да уж, есть такое. Исторически… – Король закашлялся.
– Холодно здесь. – Миннезингер поежился.
– Верно. К вечеру камин совсем остывает. Но, думаю, вскоре мы решим и эту проблему. Садись. – Он указал на простой, но мягкий стул напротив своего кресла. Олле повиновался. – Тебе так любопытно, зачем ты здесь, того и гляди из штанов выскочишь.
Прав, старая Крыса. Не страх, а именно любопытство запечатывало рот Миннезингеру, чтобы не сболтнуть чего лишнего.
– Давай начистоту, парень. Посмотри на это дерьмо. – Теодор ухватил себя за колено и слегка оттянул его в сторону с тошнотворным звуком. – Это называется «большая проблема».
– Вы бы обратились к врачу, – с сомнением протянул Олле.
– И мне предложат отрезать ногу.
Олле пожал плечами. Перспектива так себе.
– А при чем здесь я? В последнее время…
– В последнее время я уже не спускаюсь вниз. В последнее время мои Темные Лезвия пали жертвой собственной глупости и гордости. Как и тот, которого ты завалил прошлой зимой. Крысы творят беспредел, а ловкачи вроде тебя все гребут под себя.
Олле растерялся:
– Вы же не думаете, что я… Да мне это вообще не нужно! Мы с Анхен хотели расплатиться по долгам, а потом хотели, чтобы нас не порезали раньше времени. Нет, нет и нет, герр… э-э-э… Роттенмайр. За мной революционных амбиций не числится. Можете вызывать следующего подозреваемого.
– Ты что, думаешь, на допросе? Дурак.
– Я драматург.
– Нет, ты дурак. Не видишь дальше носа.
Олле поднял палец, чтобы вставить замечание относительно носа, но передумал.
– Посмотри внимательно. Сколько человек сейчас под тобой ходит?
– Семеро. – Он быстро пересчитал в уме. – А, нет, восемь.
– Самая крупная шайка из устойчивых. И может стать еще крупнее. Какой оборот ты держишь?
– Около девяноста тысяч в прошлом месяце.
– А в этом будет еще больше. Чуешь?
– Нет.
– Не прикидывайся, парень. Ты вырос, сильно вырос. И не думаешь останавливаться.
– Ваше… сиятельство? Нет? Королевское превосходительство? Ладно, герр Роттенмайр, я не собираюсь расти. Я собираюсь выжить, только это.
Теодор рассмеялся, и смех перетек в затяжной глубинный кашель.
– Оно всегда начинается как желание выжить. Как говорится, всегда есть только два пути: наверх и в могилу.
Теодор отвернулся, потянувшись за большой кружкой с каким-то отваром.
– Облегчает боли в колене, – пояснил он, смачно, по-стариковски, отхлебнув. – Как я уже сказал, буду говорить начистоту, так что прекращай строить из себя юродивого, меня это раздражает.
Олле кивнул. Такой ответ его устроил.
– Молодой шеф кусает нас за пятки. Но убивать его не выход. По крайней мере, не сейчас. Он действует поспешно, рывками. День, два, месяц – он оступится, это вопрос времени. Но мои Лезвия не захотели ждать. Они были старыми бойцами, хотели решить все за моей спиной. И полегли. А ты… – Теодор скривился, отчего углубились морщины на лбу и вокруг рта. – Ты тоже молод. И я давно тебя знаю. С тех пор как ты начал щипать прохожих пять лет назад, с тех самых пор, как сошел с олонского корабля. Нет, я не торопился брать тебя под крыло, слишком уж мелкой сошкой ты был. Какой там был твой улов? Пара грошей на сладкую булку, яблоко, карманные часы? Но так продолжалось, пока ты был в городе один. Едва у тебя появились зрители, своя банда, тебя потянуло на подвиги.
Миннезингеру стало совсем не по себе.
– Уж не знаю, кем ты себя вообразил, но тебе удалось впечатлить меня. Бах – и нет «Эрмелина», ба-бах – и нет ратуши! – Король вновь рассмеялся так, что в красноватых глазах выступила влага. – Когда ты попал к нам, ты тоже был один. Девка не в счет. Кстати, тебе бы благодарить меня, что я дал тебе такого Пса. Скорей уж сучку.
– Вы выкололи мне глаз, – едва слышно пробормотал Олле. – Своими руками.
– А я на всю жизнь остался колченогим! Мы все через это проходим. Это необходимо, чтобы мы помнили, кто мы есть, чтобы еще отчаяннее цеплялись за жизнь. Я ненавидел человека, покалечившего меня, долго ненавидел, страшно. Но, парень, в каждой традиции есть зерно смысла, пусть и стертое веками. Сам Вотан лишился глаза, он заплатил им за мудрость. И наши предки следовали его примеру. Думал, тебя это тоже вразумит.
– Я не один из вас. Только должник.
– А, так ты еще не понял? Не было никакого долга.
Олле и сам не заметил, как вскочил на ноги и теперь потерянно смотрел по сторонам. Спертый ледяной воздух раздирал ему грудь.
– Что шаришь по карманам? Нет при тебе оружия, угомонись и сядь обратно.
Разумеется, долга не было – они отдали долю тем же вечером в Театре. В его Театре. Но ему столько раз твердили сумму, вколачивали эту мысль в мозг, что он поверил в нее, как в непреложную истину.
Дурак, дурак!
Одурачен, околпачен, долг его давно уплачен.
Олле медленно
