– После пострадаешь. Девку попроси, она утешит. Теперь к делу. Мне нужен такой человек, как ты. Тебя любят даже мои остолопы, уж не знаю, что за песни ты им поешь, но любят. Тебя боится шваль, и к тебе прибиваются бойцы. И ты приносишь деньги, что самое важное, а не просто языком мелешь. Пока все так бурлит, ты нужен мне. Держи вот это.
Теодор вынул из глубокого кармана короткие ножны и протянул ему. Олле все еще сидел в оцепенении, поэтому тот просто швырнул кинжал ему на колени.
– Соберись. Теперь ты мое Темное Лезвие. А Темное Лезвие размазней быть не может.
– Но я этого не хочу.
– Знаю я, чего ты хочешь. Только можешь забыть об Иберии. Мне тоже пришлось, хотя начало было неплохим. – Вцепившись в подлокотники, Теодор с трудом приподнялся в кресле. – Гиблая земля, песок да камни. Считай, они мертвы. Все до единого.
Миннезингер поднял на него взгляд единственного глаза, сухого и воспаленного, как если б в него нанесло пустынным ветром песка.
– Вы открываете мне все свои карты, признаете обман и даете мне нож, будучи наедине. Вы не боитесь, что я прикончу вас на месте вашим же ножом? И теперь мне будет плевать, что охрана сделает со мной минутой позже?
Теодор смотрел на него серьезно и прямо:
– Нет, парень, не боюсь. Ты можешь убить, но ты не убийца.
– А разве есть разница?
Пальцы Олле рассеянно огладили телячью кожу ладных ножен, обхватили витую рукоять, потянули наружу каленый черный металл.
– Есть. И огромная.
В тот день Темное Лезвие так и не увидело света дня.
Через час весь Угол знал, как поднялся Миннезингер, как высоко взлетели он и его шайка. Всю ночь он угощал каждого пшеничным пивом, шнапсом и портвейном за свой счет, потому что так следовало поступать. Внешне он сиял, как новый грош, а внутренне сжимался от ненависти к себе.
А через неделю на их Крысиное гнездо обрушилась буря.
#17. Прилив
Тела оставили на площади, а народ тем временем начал расходиться. Что толку смотреть на мертвых, когда они больше не дергают конечностями, не развлекают взгляд. Только покачиваются на ветру, слегка поворачиваясь то вправо, то влево.
В редеющей толпе Луиза быстро отыскала Пилар. Та стояла на коленях перед помостом и глухо выла, раздирая лицо. Солдаты, оставшиеся охранять виселицу, чтобы никто не вздумал вынуть своих близких из петель, посматривали на нее с растущим интересом. Лу обхватила ее за плечи, поставила на ноги и повлекла прочь. Пилар не сопротивлялась, даже не смотрела, кто и куда ее ведет. С таким же успехом ее могли сейчас под руки увести в тюрьму или на виселицу.
Какой бы корыстной и циничной ни была кабатчица, ее очерствевшее сердце не могло оставаться равнодушным к смерти собственной племянницы, Доротеи. Луиза же вся одеревенела. Не осталось ни единого чувства, кроме ледяной ненависти к тем, кто сотворил все это с ними. Вместе с тем она осознавала, как ловко Сильвио Мартинес выставил виновником казни Милошевича. Если бы за этим действительно стоял Борислав, бывший член Комитета и искушенный политик, он бы не позволил так трепать свое имя. Нет, здесь за кулисами прятался другой, он дергал за ниточки и диктовал реплики тем, кто выходил на сцену. Нужно быть полным идиотом, чтобы купиться на такой грубый фарс.
Луиза вела сеньору Менендез через весь город, стараясь не смотреть по сторонам. Люди еще долго будут питаться увиденным: судачить, толковать, выдумывать новые подробности за вечерним стаканчиком. У кого-то даже хватит наглости заявиться в «Пух и перья», чтобы посмотреть в глаза горю Пилар.
Когда они наконец добрались до дверей заведения, Луиза достала ключ, спрятанный за рассохшимся косяком, ввела женщину и заперла дверь изнутри. Сегодня «Plumas y plumones» не принимает гостей.
Девушка усадила Пилар за стол, потому что была не уверена, что та не сползет по стойке на пол, сняла мантилью, куртку и бросила их на спинку стула. Затем взяла чистый стакан и плеснула туда самого крепкого питья, что нашла на полках. Поставив выпивку перед затихшей Пилар, Луиза занялась делом.
Задрав обе рубашки – красную Доротеи и свою белую, она проверила бинты. Проступившая утром кровь засохла, побурела, взявшись зудящей коркой. Это хорошо.
– Кто еще остался в городе?
Женщина не ответила. Тогда Луиза подошла к ней вплотную и присела на корточки, не заботясь о том, что юбка метет заплеванный пол.
– Пилар, мне нужно знать. Кто остался в городе?
Та долго глядела на девушку запавшими глазами и наконец просипела:
– Только я. Я одна, – и разрыдалась.
Луиза не стала утешать ее объятиями и уговорами, хотя должна была поступить именно так. Ей все равно не по силам усмирить ту боль, что останется с Пилар до конца. Вместо этого девушка сконцентрировалась на том, чтобы сохранить кабатчице жизнь.
В полу за стойкой была одна особая доска: если ударить по ее краю каблуком, та поднималась. Затем следовало засунуть руку в образовавшийся провал, подцепить край и вынуть квадратную крышку, скрывавшую «оружейный гроб». Если алькальд задался целью выжечь банду до последнего сочувствующего, хранилище нашли бы с легкостью.
Луиза оглядела тайник. Все ружья, винтовки и даже дымовая шашка исчезли. Их забрал брат. Единственное, что еще покоилось на дне, – увесистый мешок патронов и два обреза. Не удивительно, что владелица кабака, где зачастую бывает неспокойно, держит оружие под стойкой. Другое дело – пули здесь были для карабинов, отлитые в Кантабрии, и их было многовато для усмирения пьяных драк пальбой в потолок.
Лу выудила из тайника мешок и один обрез, завернула оружие в несколько полотенец и отложила к патронам. Ушедшим в горы все это точно пригодится.
Также она осмотрела каждый столик из тех, что обычно занимали люди Венделя. Под парой из них точно были скругленные крепежи-лапки, куда можно было подвесить кинжал или револьвер. И не зря – под самым дальним столом обнаружился тупой и кривоватый нож, больше похожий на кухонный. Луиза взвесила его на руке, сочла бесполезным и вонзила в стойку. Позже Пилар разберется, что с ним делать.
Напоследок девушка проверила щели в полу, наличники окон и рамы, в которых красовались по стенам аляповатые плакаты с танцовщицами кабаре.
На этот раз уловом оказался маленький, не больше наперстка, сверток с незнакомым ей порошком. Луиза развеяла его в очаге, перемешав с золой, а кусочек ткани сожгла. Мало ли.
Все это время Пилар не двигалась с места, время от времени поднося стакан ко рту. Ее лицо обвисло, морщины почернели, как глубокие трещины в земле, а вечный блеск азарта в глазах потух. Луиза смотрела на тощие
