– До завтра!
Скрипнул ключ в замке, распахнулась и захлопнулась дверь. Я остался на улице один. Почти один.
– Такую красотку не грех и в постельку уложить, – негромко произнесли у меня за спиной.
Я обернулся и оказался лицом к лицу с Угрем. Тот подошел совершенно бесшумно, о его приближении предупредила лишь дрожь намотанных на запястье четок.
– Идем! – Я зашагал через сквер и спросил: – За лавкой кто-нибудь присматривает?
– Лавка давно закрылась, хозяин лег спать, – сообщил Ланзо. – Не куковать же там всю ночь напролет?
Над головой раскинулись густые кроны деревьев, вокруг разлилась беспросветная чернота, и лишь через кусты едва-едва проглядывали отблески горевшего на перекрестке фонаря. Тьма словно пыталась проникнуть в меня и забраться в сердце, которое выстукивало размеренный ритм. Роберт!.. Костель! Роберт!.. Костель! Роберт!.. Костель!
Я решительно мотнул головой и повернулся к шагавшему рядом Ланзо Хоффу:
– Завтра еду в Кларн.
Тот молча кивнул, принимая услышанное к сведению.
Ужинать я заглянул в пивную, на втором этаже которой остановились живоглоты. Отчаянно зевавший хозяин растапливать печь не пожелал, нехотя отпер кухню и принес утренний хлеб и холодные свиные ребрышки, вынутые из гороховой похлебки. Под конец я выпил кружку пива и в сопровождении Хорхе отправился на съемную квартиру.
По словам слуги, за время наблюдения никто подозрительный в книжную лавку не заглядывал, да и сам хозяин вел себя спокойно. Это, впрочем, еще ни о чем не говорило. Я был уверен, что племянник епископа захаживал к Косому Эгу, и отрицание этого факта книжником выглядело в высшей степени подозрительным.
Стянув сапоги и переодевшись в домашний халат, я сел за стол и составил шифрованный запрос в столичное отделение Вселенской комиссии по этике. Как выяснил Хорхе, Косого Эга при рождении нарекли Эгхартом, а фамилия его родителя была Новиц. Эгхарт Новиц из Остриха – полагаю, выяснить подноготную косоглазого книжника не составит никакого труда. Но вот время… Все упиралось в упущенное время.
Закончив письмо, я оставил подсыхать чернила, а когда Хорхе растопил сургуч, свернул лист и запечатал его университетским перстнем.
– Отправить его завтра, магистр? – осведомился Кован.
– Нет, сам вышлю из Кларна, так быстрее выйдет, – ответил я, выкладывая на стол списки книг, запрошенных Робертом Костелем и Ральфом вон Даленом.
– Долго вас не будет? – спросил слуга.
Я пожал плечами:
– Пока не знаю. Будь добр, вскипяти воду.
Хорхе подвесил над огнем закопченный чайник и сообщил:
– Расспросил университетских слуг о заведующей библиотекой.
– О! – оживился я. – Что говорят?
– Окончила факультет тайных искусств, получила степень лиценциата. Живет одна. Какое-то время назад ходили слухи об интрижке с деканом Келером. Якобы именно он пристроил ее в библиотеку. То ли оказал протекцию, то ли откупился. А вот в заведующие она выбилась своими силами. Опять же по слухам.
Я хмыкнул:
– Очень интересно. Коллекционер старинных книг и библиотекарша…
– Между ними пробежала черная кошка, как говорят.
– Говорить, Хорхе, могут что угодно. У всех людей есть языки, но не всех Вседержитель наделил мозгами.
Кован ухмыльнулся и вдруг замер со склоненной набок головой.
– Лестница скрипит, – сообщил он. И точно – почти сразу постучали в дверь.
– Спроси сначала! – предупредил я, раскрыл футляр и переложил из него пистоли на стол. Сверху накинул полотенце.
Хорхе спрятал в широком рукаве засапожный нож и вышел в прихожую. Тут же выглянул обратно:
– Пришел некий Уве, школяр. Сказал, вы его знаете.
– Запускай! – разрешил я. – Но будь осторожен…
На сей раз Уве оказался еще более растрепан, нежели обычно, и к тому же изрядно подшофе. На ногах юнец стоял твердо, но лицо раскраснелось, глаза отчаянно блестели, разило перегаром.
– Вы оскорбили Лорелей! – с порога заявил школяр. – Обидели лучшую девушку на всем белом свете!
– К делу, Уве! – потребовал я, опасаясь, что за этими словами последует вызов на дуэль.
Юнец икнул, оглянулся на стоявшего за спиной Хорхе и попросил:
– Можно воды?
Слуга посмотрел на меня, дождался кивка и лишь после этого исполнил просьбу нежданного гостя. Уве напился, шумно выдохнул и встал у стола.
– Я чрезвычайно опечален вашим поведением, магистр!
– Могу себе представить.
– Мое сердце разрывается от несправедливости и тоски! Я не мог сегодня заниматься!
– Печально слышать такое…
– Я пил! Пил весь день!
– В вашем возрасте это простительно.
Уве словно не слышал моих реплик, он будто говорил сам с собой, и это заставляло нервничать. Юнцам свойственно совершать опрометчивые поступки, о которых они, протрезвев, безмерно сожалеют, а кто знает, какой фокус выкинет пьяный, влюбленный и обозленный школяр с факультета тайных искусств?
– Я ходил из одного заведения в другое… – продолжил Уве будто заведенный. – И под вечер ко мне подсел один человек… Сначала я не понял, о чем он толкует. Потом выпил еще и забылся. Но сейчас я трезв, и мой долг – сказать вам, сказать…
Я через силу улыбался, ожидая продолжения, рука замерла у накрытого полотенцем пистоля.
Из Уве словно выпустили воздух, он без приглашения опустился на стул и глухо произнес, глядя куда-то себе под ноги:
– Тот человек сказал, что вы, магистр, выставили меня на посмешище. Сделали из меня шута. Но еще хуже – нанесли оскорбление сеньорите Розен. И смыть это оскорбление можно только кровью…
Хорхе весь подобрался, готовясь к рывку, но школяр лишь еще больше сгорбился.
– Я считаю, что вы поступили дурно и недостойно, магистр! – вдруг заявил он. – Но убийство… Меня подговаривали убить вас, а это неправильно!
– Неправильно вам убивать меня? – уточнил я, нацепив на лицо маску беззаботного веселья. – Или неправильно убивать меня вовсе?
– Вы мне не верите! – Уве порывисто вскочил и развернулся к выходу.
– Стой! – потребовал я. – Мне действительно интересно знать.
– Мы – ученое сословие! Мы должны держаться вместе! Насилие недопустимо!
Удивительное дело, но иной раз польза бывает и от юношеских иллюзий, наивности и максимализма. И поскольку настроения молодых людей переменчивы как ветер, стоило закрепить их чем-то неизмеримо более стабильным. К примеру, деньгами.
Я выудил из кошеля двадцать крейцеров, поднялся из-за стола и сунул серебряную монету в ладонь опешившего от неожиданности Уве.
– Зачем это? – пролепетал школяр. – Мои убеждения…
– Как выглядел тот человек? – перебил я ненужные словоизлияния.
Уве наморщил лоб:
– Мужчина. Немолодой. Незнакомый. Простите, магистр, я был нетрезв и почти не смотрел на него. И мне не нужны ваши деньги!
Я ухватил паренька за руку и заставил сжать монету в кулаке.
– Завтра ты посетишь те же заведения, что и сегодня. Будешь есть там на эти деньги и пить. Если узнаешь сегодняшнего провокатора или он сам подойдет к тебе, дашь знак этому почтенному сеньору.
Уве заколебался, и я спросил:
– Ты же не хочешь, чтобы моя безвременная кончина оказалась на твоей совести?
Наверное, школяр не слишком расстроился бы из-за подобного исхода, пришлось слегка сгустить краски.
– И сам подумай, как в этом случае поступят с неугодным свидетелем?
Вот тут Уве пробрало.
– Хорошо, – сипло произнес он. – Сделаю!
Хорхе проводил школяра к выходу, вернулся и спросил:
– Мы отдавили кому-то любимую мозоль?
Я обреченно вздохнул.
– Скорее, задели болезненное самолюбие семейства Розен. Пожалуй, возьму живоглотов с собой. Лавка на Герде, ты поищи подходы к слуге книжника и походи с Уве, вдруг он кого-нибудь узнает.
– Сомневаюсь, магистр…
– Попытаться все же стоит, – вздохнул я. – Все, иди
