– На городском рынке. Вторая лавка с правой стороны, если идти от университета. Удовольствие не из дешевых, пять крейцеров за штучку.
– Только не говори, что ты за него заплатил.
Круглое лицо Ланзо расплылось в удивленной улыбке.
– Платить такие деньги? За что? В Лаваре апельсинами скот кормят!
Я покачал головой и поднялся из-за стола:
– Закругляйтесь! Ехать пора.
На конюшне все время, пока я взнуздывал и оседлывал спокойную каурую лошадку, которую фрейлейн Герда наивно полагала собственной питомицей, воровка не спускала с меня возмущенного взгляда. Ланзо не выдержал и ехидно заметил:
– Ну сама посуди, разве Хорхе не лучше лошади? Старик остается в полном твоем распоряжении, скачи на нем, сколько хочешь!
Воровка резко развернулась и ушла на улицу, а Ганс глуповато улыбнулся и сказал:
– Старый конь борозды не испортит.
– Господь наш Вседержитель! – скривился Ланзо. – Было бы там что портить! Плоская как доска и попка с кулачок.
– Следи за языком, – попросил я, выводя лошадку из конюшни.
Зубоскалы выехали следом. Задерживаться на заднем дворе пивной они не стали, сразу направили коней на улицу. Их серые в яблоках скакуны были чезийской породы, не слишком изящные и быстрые, зато крепкие и выносливые. Лучший выбор для неспешной езды по осенней распутице.
Подошел Хорхе, глянул вслед живоглотам, вздохнул:
– Поосторожней с ними, магистр. Угорь продаст, даже не поморщится.
Я рассмеялся:
– Не переживай, у нас с ним уговор: если кто-то попробует подкупить, он придет ко мне.
– Уверены, что сумеете предложить больше?
– И не собираюсь. Но тот, кто сулит деньги за голову магистра Вселенской комиссии, сам напрашивается, чтобы его обчистили до нитки.
Хорхе лишь покачал головой.
– Осторожней с ними, магистр, – повторил он свое наставление.
Я достал кошель, отсчитал десять грошей и протянул их слуге.
– Не знаю, когда вернусь, но этого точно хватит, – затем добавил талер и попросил: – Сходи на рынок, купи дюжину апельсинов и вручи их от меня заведующей библиотекой. Если не наберется дюжины, возьми все что есть.
– На словах что-то передать? – спросил Хорхе, пряча деньги.
– Передай мои наилучшие пожелания, – ответил я, забрался в седло и легонько сжал коленями бока лошади. – Н-но! Пошла!
Ехали без всякой спешки и до окраин Кларна добрались незадолго до заката. На въезде в город к нам прицепились дежурившие на воротах стражники, которых смутило взятое в дорогу живоглотами оружие, но как привязались, так и отстали. И на шпагу Ланзо, и на палаш Ганса были выправлены все надлежащие бумаги. Даже не пришлось вмешиваться.
Первым делом я завернул на почту, дабы отправить запрос о косом книготорговце в столичное отделение Вселенской комиссии. Клерк принял послание и застучал костяшками счетов, вычисляя плату.
– Ренмель, – задумчиво пробормотал он, изучая сборник тарифов, затем глянул на оттиск университетского перстня и предложил: – Если воспользуетесь услугами мастера-ясновидца, выйдет намного быстрее.
Седовласый колдун, скучавший в ожидании посланий за доской с вырезанным на ней алфавитом, перехватил мой взгляд и ободряюще улыбнулся. Я отвернулся и проворчал:
– И много дороже. Нет уж, благодарю покорно.
На самом деле остановила вовсе не дороговизна магической связи, а банальное нежелание выдавать конечного адресата. Служебный шифр так просто не взломать, но посредники, коих использовали сотрудники Вселенской комиссии для получения тайных посланий, вычислялись чрезвычайно быстро. А меньше всего мне хотелось поставить под угрозу свое инкогнито. Паранойя? Вовсе нет!
Обычная корреспонденция вскрывалась и просматривалась, скорее, в виде исключения, а вот магические послания проверялись в обязательном порядке. И отнюдь не только теми, кому это полагалось по долгу службы. Перехватить эфирные сигналы при наличии некоторых навыков было не так уж и сложно.
Оплатив отправку письма по высшему тарифу, я покинул почту и направил лошадку к центральной площади. Верхние этажи домов, мансарды и крыши нависали над головами, воняло помоями и нечистотами. Время от времени на обочинах попадались мусорные кучи, там копошились здоровенные серые крысы. А еще на темных узеньких улочках оказалось не протолкнуться от горожан.
– А Мархоф-то почище будет, – скривился Ланзо. – И народу там не так много.
Я кивнул. Народу и в самом деле было непривычно много, и по мере приближения к кафедральному собору людей на улице лишь прибавлялось. Как выяснилось немного позже, влекло горожан на центральную площадь отнюдь не желание посетить богослужение: выставленная на помосте плаха оказалась залита кровью, а на виселице болтался пяток покойников. Тут же к позорному столбу был привязан мужичок в дерюге; обыватели развлекались, швыряя в него гнилые овощи и комья грязи.
Навстречу под грохот барабанов и визг дудок вывернуло шествие цеха кожевников, и Ланзо глянул на процессию мастеровых с нескрываемой тоской. Я не стал спрашивать, о чем он сожалеет больше: о загубленной юности или невозможности вернуться в родной дом и стать уважаемым членом общества. Ни к чему бередить старые раны.
Мы двинулись в объезд толпы, но дорогу к резиденции епископа перегородила дюжина внимавших уличному проповеднику простецов.
– Пока-а-айтеся! – верещал выряженный в грязные лохмотья босоногий монах какого-то нищенствующего ордена. – Подходит к концу год семьсот семьдесят седьмой, и три семерки несут ясное знамение, что настают последние дни и грядет Великое Судилище! Пока-а-айтеся и раздайте богатства мирские, ибо лишь чистые душой попадут на небеса, а злато и серебро подобны камню на шее кинувшегося в воду самоубийцы!
Я направил лошадь прямо к кликуше, высвободил из стремени сапог и коротко, почти без замаха ткнул носком в лицо оборванца. Тот подавился криком и рухнул на землю, а зеваки так и прыснули в разные стороны.
– Жестко! – хохотнул у меня за спиной Ланзо. – Что так?
– Тупоумный мессианин! – выругался я. – Надо было сильнее приложить!
Ганс удивленно оглянулся и спросил:
– Почему непременно мессианин?
– Какой сейчас год?
– Семьдесят четвертый.
Я обернулся:
– А он о каком толковал? О семьдесят седьмом, так?
– Точно! – хлопнул себя Ланзо по лбу. – У мессиан все не как у людей, на три года с нами разница!
Это было действительно так. Летоисчисление мессиане вели не от дня Воссияния, а от первого упоминания о пророке в имперских летописях за три года до того. Отсутствие сведений о его прежней жизни полагалось еретиками очевидным свидетельством божественного явления в наш мир.
Когда впереди замаячила резиденция епископа, я обернулся и скомандовал:
– Все, дальше не отсвечивайте.
Ланзо Хофф кивнул и к воротам поворачивать не стал, проехав мимо. Конь Ганса потрусил следом.
Под равнодушными взглядами наемников я заехал во двор, затянул поводья на коновязи и отправился к дежурному клерку. На этот раз меня без проволочек проводили к епископскому викарию, но этим дело и ограничилось. Его преосвященство объезжал епархию, а кроме него, никто не мог обеспечить допуск в библиотеку кафедрального собора. Ну или никто не желал взять эту ответственность на себя.
– Есть смысл подождать? – спросил я, даже не пытаясь скрыть досаду.
Викарий лишь развел руками:
– Его преосвященство точно не вернется ни сегодня, ни завтра. Я прослежу, чтобы вам отослали уведомление, – пообещал он. – И загляните к отцу Олафу, он желал с вами побеседовать.
От разговора со старшим экзорцистом епархии я отказываться не стал,
