Явившийся вскоре главный библиотекарь буквально лучился злой радостью.
– Магистр вон Черен! – сходу объявил он. – Прискорбно видеть, что вы злоупотребляете нашим гостеприимством и доверием его преосвященства! Одна из запрошенных вами книг никогда не выдавалась на руки бакалавру вон Далену! Непозволительно требовать ее и вам! Это просто неприлично!
Меня отчитывали словно нашкодившего мальчишку; щеки покраснели, но едва ли от стыда, скорее от раздражения. Смотритель библиотеки воодушевился произведенным эффектом и указал на стопки книг:
– Вы закончили с ними, магистр?
– Нет! – в пику ему ответил я и недобро улыбнулся. – Мне претит сама мысль о злоупотреблении вашим гостеприимством, но придется изучить их внимательней, нежели предполагалось изначально.
Радость отца Маркуса слегка поугасла.
– Если расскажете о цели ваших поисков, быть может, я смогу чем-то помочь? – предложил он перемирие.
Я достал из саквояжа книгу и раскрыл ее на страницах, заложенных обгоревшим клочком пергамента.
– Доводилось видеть нечто подобное раньше?
Смотритель библиотеки наклонился, присмотрелся и после недолгой заминки покачал головой:
– Таких книг в библиотеке нет.
– Нет книг на староимперском?
Отец Маркус высокомерно фыркнул.
– Разумеется, есть, магистр! – заявил он и указал длинным худым пальцем на обгоревший пергамент. – Но этот… документ написан на некоем локальном наречии лишь с частичным использованием староимперской письменности.
Остроте зрения смотрителя библиотеки оставалось только позавидовать; мало кто с ходу разобрал бы выцветшие закорючки на обугленном листе.
– Не знаете, что это за язык?
– Боюсь, не подскажу.
Я поблагодарил собеседника и уселся за стол, намереваясь провести остаток дня за книгами, а в Мархоф вернуться уже завтрашним утром. Пусть шансы отыскать зацепку и растаяли, словно мираж, тематика нескольких выданных на руки сочинений показалась небезынтересной, и я решил ознакомиться с ними поближе. Библиотека кафедрального собора Кларна была воистину богата на раритеты…
В итоге тратить время на обед я не стал и безвылазно сидел в читальном зале до самого вечера, пока не разболелась голова и не начало сводить от усталости пальцы. Никаких подвижек в расследовании подготовленные за день конспекты не сулили, зато они закрывали серьезные лакуны в моих обрывочных знаниях. И что стоило в свое время проявлять чуть больше усердия в учебе? Впрочем, тогда и вовсе съездил бы сюда впустую…
Собрав вещи, я спустился на первый этаж и зашагал через двор, но караул к этому времени уже сменился, и дорогу преградил незнакомый наемник.
– Сеньор! – забеспокоился он. – Стойте! Вас должно отметить!
Я раздраженно бросил:
– Меня отмечали при входе!
Начальник караула не слишком хорошо говорил на северо-имперском, поэтому выдал ответ короткими рублеными фразами:
– Вошли – отмечаем. Вышли – отмечаем. Знаем, никто не остался.
– Неужели пытались?
– Душегуб убил монаха, пришел в рясе, таился на ночь. Рубить его в фарш! – поведал наемник и протянул руку: – Ваши бумаги! Будьте добры!
Что-что, а «рубить в фарш» эта братия умела; я отдал пропуск и подсказал писарю:
– Магистр вон Черен. Смотри в начале девятого утра.
Начальник караула изучил бумаги, вернул и дал отмашку:
– Вон Черен. Отмечай.
Я убрал пропуск в саквояж и спросил:
– Неужели каждого так записываете?
– Каждого! Даже епископа запишем! Должен быть порядок!
Наемники при этих словах довольно осклабились. Немудреная шутка командира пришлась им по душе, а я едва не хлопнул себя по лбу от внезапной догадки.
По словам епископа, накануне несчастья его племянник приезжал в Кларн, но традиционный ужин проигнорировал, сославшись на неотложные дела, а по возвращении в Мархоф первым делом побежал в книжную лавку за описанием северных наречий.
Что привело молодого человека в Кларн, если никаких книг в библиотеке он в тот день не брал? Быть может, племянник его преосвященства искал помощи в расшифровке пергамента? Я на его месте не пренебрег бы возможностью пообщаться с библиотечными переводчиками! Кто еще разбирается в редких языках, как не они?!
– Подскажите, любезный, в этом журнале есть записи за прошлый месяц? – поинтересовался я.
Начальник караула смерил меня внимательным взглядом с головы до ног и объявил:
– Не есть ваше дело, сеньор!
Я хмыкнул и достал епископскую буллу:
– Его преосвященство полагает иначе.
Наемник внимательнейшим образом изучил документ и скреплявшую его свинцовую печать, вернул и спросил у писаря:
– Когда заведен журнал?
– В начале лета.
– Смотрите! – разрешил начальник караула.
– Благодарю! – оживился я. – Меня интересует первое воссияние прошлого месяца. Это должно быть… второе число, если ничего не путаю.
– Все верно, второе число, – подтвердил писарь, отыскав нужную страницу.
Я пробежался взглядом по строчкам и с величайшим трудом удержался от восхищенного ругательства, заметив вписанное в графу посетителей «вон Дален, бакалавр». Более того – вопреки обыкновению, пробыл Ральф в библиотеке всего лишь час с четвертью, что определенным образом придавало моим предположениям вес.
В библиотеку ходил. Книг не заказывал. Либо встречался с кем-то, либо журнал читального зала переписали заново, убрав всякие упоминания о выданных Ральфу сочинениях. После недолгих раздумий я решил не множить сущности без всяких на то оснований и вторую версию пока во внимание не принимать.
– На каком этаже работают переводчики? – спросил я начальника караула.
– На третьем.
– Пожалуй, еще задержусь, – сообщил я и вернулся в библиотеку.
Пока поднимался по лестнице, пришел к неутешительному для себя выводу, что нахрапом действовать никак нельзя. Люди в большинстве своем вовсе не горят раскрывать свои секреты первому встречному. Переводчик, к которому обращался – если обращался! – за помощью племянник епископа, будет держать язык за зубами, и причин тому не счесть. Действовать следовало тоньше.
В темном коридорчике я снял шляпу, взъерошил ладонями волосы и несколько раз растянул в широкой улыбке губы, придавая себе вид восторженный и придурковатый. Затем распахнул дверь и ворвался в помещение, где корпели над переводами книг полдюжины мастеров.
– Сеньоры! – громогласно провозгласил я. – Мне в руки попал древний пергамент!
Скрип перьев по бумаге немедленно смолк, и на меня уставились шесть пар покрасневших от беспрестанного чтения глаз.
– Кто вы такой и как здесь оказались? – возмутился старикан с перетянутыми тесьмой седыми волосами.
– О, где мои манеры! Филипп вон Черен, лиценциат. Преподаю в Университете святого Иоганна, – объявил я, слегка поклонившись, и для весомости добавил: – Здесь я по приглашению его преосвященства.
Последнюю фразу можно было толковать и так, и эдак, но впечатление на переводчиков она произвела; возмущение моим бесцеремонным вторжением понемногу улеглось.
– Показывайте, что у вас за пергамент! – потребовал верховодивший здесь старикан.
Я с торжественным видом выложил перед ним обгоревший клочок, и переводчики, мигом оттеснив меня, обступили стол и зашушукались.
– Университет Святого Иоганна, говорите? – спросил один из них.
– Ну да, – подтвердил я, и разочарованные мастера разошлись по своим местам.
– Вечно тащат всякую горелую дрянь, – негромко ворчали они. – Нам будто заняться больше нечем…
– Но постойте! – опешил я. – Это же древний пергамент! Он даже не на староимперском написан, а на каком-то неизвестном наречии!
Седовласый старикан посмотрел на меня будто на неразумное дитя.
– Молодой человек! Да будет вам известно, в монастыре святого Иоганна, как его именуют ныне, поначалу в ходу было именно это «неизвестное наречие». И записывались на нем такие малоинтересные вещи, как доходы и расходы, продукты для кухни и недоимки кметов.
Я оказался неприятно поражен этим заявлением, но
