– Стоп! – хлопнул я ладонью по столу. – Что еще за книжник?!
– Какой-то коллекционер древностей. На оригинал он не претендовал, достаточно было точной копии.
– Имя?
– Не знаю, – ответил смотритель и взгляда при этом не отвел. – Действительно не знаю. С книжником общался Ральф. В обмен он хотел получить какое-то редкое сочинение по тайным искусствам. Для этого все и затевалось. Я просто… помог.
Я несколько минут «крутил» собеседника, заходя то с одной стороны, то с другой, но все впустую. Имени таинственного коллекционера отец Маркус сообщить не смог, и я крепко задумался, перебирая возможные кандидатуры.
Декан Келер, имевший пристрастие к старым книгам, отпадал по той простой причине, что мог сделать копию «Жития», когда оно еще хранилось в университете. Да и в библиотеку кафедрального собора попал бы, возникни такая нужда. Косой Эг тоже не подходил. Барыш книготорговцу мог принести оригинал сочинения, но никак не его копия.
Выходит, дело не в исторической ценности тома, а в его содержимом. Но кого могли заинтересовать заметки святого? Теологов? Вздор! Университетские теологи, по словам Эльзы, были отнюдь не редкими гостями в библиотеке кафедрального собора. Содействие Ральфа им бы точно не понадобилось.
Кто-то со стороны? Или, быть может, дело вовсе не в самом святом Луке, а в его патроне – подвижнике Доминике? Раскаявшийся имперский книжник считался родоначальником ритуального направления магии как науки, и ловцов скрытых смыслов вполне могли привлечь записи о нем.
Итак, неизвестным книжником был адепт тайных искусств, но не из числа профессуры. Если он и преподавал в университете, то относительно недавно. На момент его утверждения в должности «Житие» уже передали кафедральному собору. И это не теолог.
На этом ход моих мыслей застопорился. Для начала стоило выяснить, с кем из лекторов племянник епископа сошелся ближе всего. Кто снабжал его книгами? Я вспомнил о пустых местах в шкафу и поморщился.
Книги забрала сеньорита Розен, сомнений в этом не было ни малейших. Решила графская дочка оставить их себе или сочинения бросали тень на ее любовника, не важно. В любом случае она вполне могла знать, от кого Ральф эти сомнительные вещи получил. Но было проще укусить собственный локоть, нежели подвергнуть допросу девицу из столь влиятельной семьи. А по доброй воле она ничего не скажет…
Позабытый мною смотритель библиотеки прочистил горло, и я обратился к нему:
– В той кипе горелых листов не затерялись другие похожие пергаменты?
Едва ли древние записи были способны пролить свет на обстоятельства дела; я попросту хватался за соломинку.
– Можете поискать сами, – предложил отец Маркус. – Мы храним их в подвале.
– Думаю, так и стоит поступить.
Смотритель библиотеки с кряхтением поднялся на ноги и указал на выход:
– Идемте!
Мы спустились на первый этаж, там Маркус взял у наемников заправленный маслом фонарь, отпер дверь в подвал и начал спускаться по осклизлым ступеням. На стенах в отблесках лампы засверкали капельки воды. Я двинулся следом, и в лицо сразу пахнуло сыростью.
Навстречу пробежала серая кошка, тащившая в зубах немалых размеров крысу, и смотритель выругался:
– Никакого спасения от этих тварей нет! Грызут все что ни попадя!
Он остановился у одной из дверей, отпер ржавый замок и пригласил меня внутрь. Я не стал заходить в клетушку, остановился на пороге и присвистнул. Привезенными из университетской библиотеки пергаментами забили несколько здоровенных коробов; на разбор этих завалов мог уйти не один день.
– Приступите прямо сейчас, магистр? – с елейной улыбкой поинтересовался отец Маркус.
Желудок напомнил о пропущенном обеде, и я покачал головой:
– Завтра. Займусь этим завтра.
Глава 4
За ночь отец Маркус одумался и о своем опрометчивом обещании дать бесконтрольный доступ к библиотечным архивам постороннему человеку успел пожалеть. Но и не пустить на порог человека, направленного самим епископом, он никак не мог, поэтому велел вытащить короба с монастырскими архивами из подвала и поручил разбор ветхих пергаментов ученикам реставратора. А заодно приставил к ним переводчика, дабы тот отбирал документы, представляющие хоть какую-то историческую ценность.
Назначенный на сортировку ветхих листов седовласый старикан чуть не лопнул от гнева. Не умолкая ни на минуту, он костерил библиотекаря, университетских умников и криворуких юнцов и порой выдавал столь заковыристые изречения, что пронимало даже меня. А от пылавших щек послушников и вовсе можно было поджигать трут.
Но ругань руганью, а дело вздорный переводчик знал туго и уверенно разделял обгоревшие и порченные влагой пергаменты на две неравные части. В первую шли записи о монастырском хозяйстве, во вторую откладывались документы, в содержимом которых с ходу разобраться не удавалось. Я просматривал их, но ничего похожего на странную письменность на глаза пока что не попадалось. И невольно закралась неуютная мыслишка, не трачу ли я свое время на совершенно ненужную работу.
Послушники действовали обстоятельно и без всякой спешки. Очень аккуратно и бережно они вынимали из коробов ветхие пергаменты, осторожно раскладывали их на столе, при необходимости разглаживали и собирали из нескольких обрывков. Большую часть листов повредил огонь, но хватало и неплохо сохранившихся. Жаль только, все они были не о том.
– Отрыжка запределья! – взревел переводчик, когда колокол на башне собора отбил час пополудни. – Да что мы ищем-то?! Объясни толком!
Я вздохнул, выудил из кошеля грешель и отдал мелкую монету послушникам:
– Сходите-ка перекусить.
Дважды юнцов просить не пришлось, а только они выскочили за дверь, я и сам поднялся на ноги. Под хмурым взглядом старикана потянулся, разминая спину, и предложил:
– Надо бы и нам червячка заморить? Есть здесь приличная харчевня поблизости?
Переводчик кивнул и после недолгих колебаний встал из-за стола.
– Есть, как не быть. Идем, покажу.
В небольшой уютной таверне на соседней улочке мы просидели больше часа. Старикан наскоро перекусил и стал налегать на светлый эль; я обедал без всякой спешки и ограничился стаканом вина.
– Помните тот обгоревший клочок? – спросил я, когда мы вышли на улицу.
Переводчик кивнул:
– Помню.
– Меня интересуют подобные документы. Все, какие только найдутся.
– Зачем? Прочитать их все равно не выйдет. Мы так и не смогли понять, что это за язык. Помню, долго ломали голову, когда наткнулись на подшивку в одной из книг, но безрезультатно.
– Вы говорите о «Житии подвижника Доминика»? – уточнил я.
– О нем, – подтвердил старикан, нахлобучив на копну седых волос потрепанную войлочную шляпу. – Так зачем эти каракули?
Я только пожал плечами. Переводчик с сомнением посмотрел на меня, но выпитый эль настроил его на благодушный лад, он крякнул и махнул рукой:
– Поступай как знаешь!
Мы вернулись в библиотеку и продолжили разбор монастырского архива. Ни в первом, ни во втором коробе ничего интересного не обнаружилось, тогда притащили из подвала еще два, забитых все такими же мятыми, со следами подпалин, листами.
Понемногу начало смеркаться, и пришлось зажечь свечи, старый переводчик вновь озлобился и начал сыпать себе под
