Отец Олаф встал и потребовал объяснений:
– Что случилось, магистр? Вы помните, что именно с вами случилось?
– Нет, – ответил я. – На меня просто накатило… нечто странное…
– Эфирные черви?
Я с удивлением уставился на спасителя и неожиданно для самого себя подтвердил:
– И в самом деле – они…
Ухватившись за подоконник, я поднялся на ноги и указал на стол:
– Я пытался разобраться с пергаментами, а потом вдруг ощутил нестерпимое желание их сжечь.
Экзорцист взглянул на листы и выставил в мою сторону раскрытую ладонь:
– Не смотрите, магистр!
Я был не в том состоянии, чтобы спорить, и лишь спросил:
– Что с ними не так?
– Мне доводилось слышать о подобном, но прежде никогда со столь изощренной работой не сталкивался, – отозвался экзорцист, начав складывать листы в стопку. – Кто-то защитил этот текст, в него вписаны формулы призыва потусторонних тварей. Если подобное богопротивное сочинение начинает читать одаренный человек, демоны порабощают его сознание, берут в полон душу, заставляют повиноваться.
– Заставят сжечь пергамент, – сказал я, нисколько не сомневаясь в собственной догадке.
Вот почему Ральф кинул злополучный листок в огонь! Вот как в его душу проникли эфирные черви! Пока бакалавр переписывал слова, не вдумываясь в их содержание, зараза не затрагивала его, роковой оказалась попытка перевода. Сам того не желая, он запустил в душу потусторонних тварей. И племяннику епископа еще повезло, что работал лишь с одним пергаментом из пяти. Мне с четырьмя частями текста пришлось куда как хуже…
Сутулый экзорцист спрятал листы под сутану, пристально посмотрел и сказал:
– Думаю, магистр, сейчас самое время поделиться со мной своими догадками…
– Пожалуй, – вздохнул я. – Пожалуй, так оно и есть…
В тот день к епископу мы не пошли.
– Утро вечера мудренее, – резонно заметил отец Олаф, который всю беседу внимательно присматривался ко мне и будто бы даже к чему-то прислушивался. – Я попробую разобраться с записями, а завтра вместе расскажем обо всем его преосвященству.
Я не возражал. Я был такому решению лишь рад. Слишком уж паскудно себя чувствовал. И паскудно – не то слово, совсем не то…
– Осторожней с пергаментами, – попросил я, привычным движением крутанул обхватившие запястье четки и посмотрел на золотую семиконечную звезду. Святая реликвия должна была защитить от сил зла. Должна была, но не защитила.
Экзорцист словно угадал мои мысли.
– Вы сами впустили демонов в свою душу, магистр, – сказал он. – Вам ли не знать, как может быть опасно письменное слово, как отравляет оно ум и души! Недаром книги называют…
– Источником зла, – кивнул я. – Знаю. Слышал.
– И не согласны?
– Книги – лишь обретшие бессмертие помыслы авторов. Они могут нести зло. Могут нести добро. Зависит от того, кто и с какой целью их написал…
– …и кто и с какой целью их читает, – продолжил мою мысль отец Олаф. – Мне знакомо это высказывание.
– Нисколько не сомневался.
– Люди смертны, но и книги неплохо горят. Бессмертие обретают лишь души праведников на небесах.
– Воистину так, – не стал я ввязываться в теологический диспут и говорить, что мучения грешников будут длиться столь же бесконечно.
Экзорцист распахнул дверь и приказал стоявшему за ней отцу Маркусу:
– Забудьте обо всем, что видели и слышали. Так будет лучше.
– Могу я прислать людей навести здесь порядок? – уточнил смотритель библиотеки.
– Разумеется.
Отец Олаф цепко ухватил меня под руку и повел по коридору, а потом вдруг предложил:
– Проводить к собору?
Любой другой на моем месте лишь покрутил бы пальцем у виска и вприпрыжку побежал в кабак; я кивнул и через силу улыбнулся:
– Очень любезно с вашей стороны, отче…
И я вовсе не строил из себя праведника. Схватка с порождениями запределья даром для меня не прошла, хотелось окунуться в умиротворяющую церковную атмосферу, напитаться ею, успокоить взбудораженное эфирное тело.
Так что я отправился в кафедральный собор и даже отстоял там всю вечернюю службу. И лишь после этого заглянул в кабак. Влил в себя кувшин молодого вина, но нисколько не захмелел. Вот уж воистину говорят – не в коня корм…
На следующее утро встал больным и разбитым. Ломило глаза, ныл затылок, крутило суставы, и едва ворочалась шея. Злой на весь белый свет, я дошел до ближайшей булочной, купил сдобы с изюмом, чего не позволял себе уже давно, и с кружкой глинтвейна укрылся от сыпавшей с неба мороси под матерчатым навесом.
Настроение было – дрянь. Вчера сразу не сообразил, но выходило, что причиной всех бед Ральфа стал написанный многие века назад пергамент. Никаких заговоров, никакого злого умысла. Случайность. Небрежность. Стечение обстоятельств. И недавнее нападение на меня – лишь попытка банального ограбления, а убийство Хорхе случилось просто потому, что случилось; мое расследование не имело к нему никакого отношения. Я беззвучно выругался.
Ангелы небесные! Не стоило браться за это дело!
Впрочем, я и не вызывался добровольцем. Чего уж теперь заламывать руки, рвать волосы и посыпать голову пеплом? Все мы в руках божьих…
Без всякого аппетита дожевав булку, я отряхнул с ладоней крошки и отправился в резиденцию епископа. Пора было со всем этим заканчивать…
В приемной на этот раз мы с отцом Олафом просидели вплоть до самого полудня и вдосталь налюбовались росписью стен, прежде чем у его преосвященства все же отыскалось время нас принять. Слушал доклад епископ вполуха и постоянно отвлекался, дабы подписать очередную не терпящую отлагательств бумагу, но стоило нам замолчать, тут же велел секретарю больше его не беспокоить.
– Какое мнение сложилось у Вселенской комиссии? – спросил он напрямую.
– Роковое стечение обстоятельств, – вынес я свой вердикт. – Прискорбное происшествие, в котором мы не усматриваем злого умысла.
– То есть виноват во всем Ральф? – недобро прищурился епископ Вим.
Ореховые глаза потемнели от гнева.
– Виноват? А в чем его можно обвинить? – удивился я. – В желании получить в обмен на копию непонятного пергамента некий редкий труд по тайным искусствам? Так редкий – не значит запретный. Содержимое пергамента нам так же неизвестно. Кражи из библиотеки не было, листок изъят с разрешения смотрителя. И берусь со всей ответственностью утверждать, что призыв потусторонних сущностей случился помимо воли Ральфа и был вызван обычной исследовательской деятельностью. Такое могло случиться… с каждым.
Его преосвященство благосклонно улыбнулся, но от следующего вопроса по моей спине пробежали колючие мурашки.
– Какова роль во всем этом отца Маркуса?
– Он лишь позволил Ральфу порыться в мусоре и взять пергамент, дабы вникнуть в его содержимое. Письменность эта незнакома библиотечным переводчикам, потому разрешение видится мне вполне логичным и обоснованным.
– Пусть так… Пусть так… Мы еще вернемся к этому вопросу в надлежащее время, – решил епископ после недолгих раздумий, отпил кофе и обратился к экзорцисту: – Но были и попытки навести порчу, так?
– Те попытки никак не связаны с… – начал было отец Олаф, и хозяин кабинета изо всех сил хлопнул костлявой ладонью по столешнице.
– Это мне решать! – выкрикнул его преосвященство и потребовал: – Найдите этого безбожника! Найдите и воздайте ему по заслугам!
Экзорцист ссутулился еще больше.
– Сделаем все возможное, – пообещал я, хоть и не был обязан этого говорить.
– Сделайте даже невозможное, если понадобится! Чернокнижник должен понести наказание! – объявил епископ, откинулся в
