Я склонил голову в знак согласия. Книжник повинен лишь в страсти к собирательству редкостей, а это не преступление. Что же касается безусловно запрещенной схемы эфирной линзы, то не имелось никаких доказательств, что Ральф получил ее от коллекционера, а не из какого-либо другого источника. Впоследствии я намеревался прояснить этот вопрос, но епископа внутренние дела Вселенской комиссии не касались.
Тот постучал ногтем по чашке из тончайшего фарфора и задумчиво произнес:
– Порчу наводили четырежды, так почему Ральф ничего не почувствовал? Вам есть что сказать по этому поводу, магистр?
– Воздействие было минимальным, – пришел мне на выручку отец Олаф. – Надо быть настороже, чтобы почувствовать столь осторожное касание. По сути, чернокнижник делал лишь небольшие насечки на эфирном теле, подготавливая себе задел на будущее.
– На самом деле, – счел нужным добавить я, – в университетах предпочитают не заострять внимание на защите от сил запределья, дабы не заложить случайно в неокрепшие умы школяров мысли о могуществе запретных практик.
– И как же им оборонять себя от потустороннего? – разозлился епископ. – Как, магистр?
– Искренняя вера способна защитить души куда лучше знаний.
Думаю, последний раз такого рода прописные истины сообщали хозяину кабинета еще в духовной семинарии, и он не сдержался.
– Вера? – желчно поинтересовался его преосвященство. – И сильно вам самому помогла вера, магистр?
– Мало кто сумел бы столь долго противостоять порождениям запределья, – вновь вступился за меня отец Олаф. – Вера спасла магистра вон Черена, в этом нет никаких сомнений.
Епископ насмешливо фыркнул, но все же счел вопрос закрытым и перевел взгляд на священника:
– Теперь что касается мерзости, проникшей в Ральфа. Пергаменты как-то могут помочь с обрядом экзорцизма?
– Несомненно, – уверенно ответил отец Олаф. – В тексте заложена формула призыва, иначе порождения запределья просто не откликнулись бы на зов. Ее можно использовать и для изгнания.
– Так чего вы ждете? – осведомился епископ.
– Обычно вычленить ключ из формулы, пусть и зашифрованной, не составляет особого труда, но в нашем случае это невозможно. Нужен даже не перевод, а человек, понимающий этот язык и сведущий в тайных искусствах.
Его преосвященство потемнел лицом.
– Получается, вы в тупике? – с пугающим спокойствием произнес он. – Писанина на мертвом языке для нас бесполезна?
Сутулый экзорцист не дрогнул.
– Староимперский язык так же полагается мертвым, но в мире немало ученых людей, способных общаться на нем, – резонно заметил он. – Найти нужного человека – лишь вопрос времени.
Его преосвященство позволил себе недовольную гримасу.
– Для начала хорошо бы определить, что это за язык!
– Именно так, это наша первоочередная задача.
– В четыре часа пополудни соберем консилиум, – решил епископ. – А сейчас не смею вас больше задерживать!
Мы поспешили покинуть кабинет, и уже в коридоре я предупредил экзорциста:
– Мне понадобится помощь церкви в поисках чернокнижника.
Отец Олаф покачал головой:
– Не думаю, что могу быть полезен в этом вопросе. Вселенская комиссия не терпит вмешательства в свои дела.
– Просто раздобудьте для меня кое-какую информацию, – продолжил настаивать я и достал описание трех ритуалов, которые полагал связанными с наведением порчи на племянника его преосвященства. – Возможно, у вас уже что-то есть по этим случаям. Или, быть может, есть выход на моих коллег, проводивших следствие. Кроме того, насколько я знаю, ведется некий список неблагонадежных лиц. Мне нужен перечень занесенных в него учеников профессора Верона, бывших и нынешних.
– Вы просите о многом, магистр.
– Сотрудничество в наших общих интересах.
Сутулый экзорцист обдумал мои слова и кивнул:
– Хорошо. Обговорим детали после консилиума.
– Разве я приглашен?
– А разве вам требуется отдельное приглашение?
Я озадаченно хмыкнул:
– Полагаете, мое участие есть нечто само собой разумеющееся?
– Даже не сомневайтесь, магистр, – уверил отец Олаф. – Даже не сомневайтесь.
После вчерашнего меня мутило и раскалывалась голова, но я все же заглянул в ближайшую таверну и через силу выхлебал пару тарелок куриного бульона. Затем отправил письмо в деканат с запросом о времени проведения очередной лекции и, не без труда отбросив мысли о праздном безделье, навестил отца Маркуса.
Смотритель библиотеки кафедрального собора при моем появлении осенил себя святым символом, словно это могло ему хоть чем-то помочь.
– Разве отец Олаф не сказал, что запределью не удалось пожрать мою душу? – усмехнулся я.
– Не могу сказать, что рад вас видеть, пусть даже демоны и низвергнуты обратно в запределье!
– Умерьте свой пыл. Сегодня я не тот гонец, что приносит дурные вести.
– В самом деле? – высокомерно хмыкнул смотритель, но голос его дрогнул, выдавая беспокойство и даже страх.
– Ну посудите сами, – усмехнулся я, – пожелай его преосвященство содрать с вас шкуру, сюда пожаловал бы кое-кто иной.
Отец Маркус недобро оскалился, но тут же взял себя в руки и спросил:
– Желаете увидеть книгу?
– Смиренно уповаю на нерушимость вашего слова, – подтвердил я и, дабы смягчить прозвучавшую в голосе издевку, добавил: – Полагаю, так или иначе вам знакомы все городские книжники. Если сумеете узнать, на каком именно языке были написаны те злополучные заметки, благодарность его преосвященства не будет знать границ.
– Издеваетесь?
– Всего лишь хочу помочь. Я имею обыкновение помогать ближним, знаете ли.
– До того, как разрушить их жизнь, или после?
– Вместо! – отрезал я и напомнил: – Вы сами затянули петлю на шее, нарушив правила. Вините в этом только себя.
Отец Маркус вяло отмахнулся и сказал:
– Располагайтесь, сейчас принесу ваш раритет…
Скрытая усмешка заставила пристально посмотреть на собеседника, но тот уже скрылся в служебном помещении. Я озадаченно хмыкнул и уселся за ближайший стол. В читальном зале было прохладно; плащ снимать не стал, лишь кинул шляпу на свободный стул рядом с собой.
Смотритель вскоре вернулся и принес немалых размеров фолиант в новой кожаной обложке с медной окантовкой и фигурными уголками. В длину том достигал полутора локтей и был никак не меньше локтя в ширину.
Отец Маркус выложил книгу и замер в ожидании моих дальнейших действий. Я откинул обложку, полюбовался прекрасно восстановленными миниатюрами титульного листа и перевернул его.
В левом верхнем углу следующей страницы красовалась огромная буква «А», на нее опирался благообразного вида седобородый старец, а по полям шла вязь многоцветного орнамента, вплетавшая в себя сюрреалистичных тварей, весьма премерзких на вид. Больше же не было ничего: текст оказался самым тщательным образом выскоблен. И на второй странице – тоже.
Дальше я заглядывать не стал и в недоумении уставился на смотрителя библиотеки:
– Что это?!
– А чего вы хотели? – хихикнул отец Маркус, явно не отдавая себе отчет, сколь близок сейчас к тяжелому увечью, а то и смерти.
Лишь неимоверное усилие воли помогло мне сдержаться, не вскочить на ноги и не обрушить бесполезный том на плешивую макушку библиотекаря.
– Я хотел получить нормальную книгу, а не пустые страницы!
– Дальше текст не затерт, – уверил меня отец Маркус, зашуршал листами и вновь хихикнул. – Местами…
И в самом деле – на открытой им странице под миниатюрой с рыжебородым мужчиной средних лет шел рассказ о жизни святого Агидиуса Мальнского.
– Потрудитесь объяснить, что это значит! – прорычал я, не обращая внимания на удивленные взгляды работавших с книгами священников.
– Да
