Я едва не разинул рот от изумления.
– Хотите сказать, в университетской библиотеке хранилась книга с именами князей запределья?!
– А вы не знали? – остро глянул на меня отец Маркус. – Но тогда зачем запросили это сочинение?
– У меня есть на то причины! – отмахнулся я. – Но как такое могло случиться? Куда смотрели магистры-надзирающие?!
– До реставрации книга была в ужасном состоянии. Едва ли хоть кто-то брал ее в руки за последние пятьсот лет.
Я только поморщился. Как минимум, с этим сочинением успел ознакомиться профессор Костель, и мне было прекрасно известно, что он оттуда почерпнул.
Святые небеса!
Раскрыв том на середине, я отыскал первое из имен, начинавшихся на букву «О», принялся листать дальше и очень скоро наткнулся на миниатюру, изображавшую фигуру, сплошь укутанную осиным роем. Осы были и в орнаменте; желто-черные твари с демоническими харями свивались в тугие ленты, украшавшие поля.
Осиный король. Князь запределья, призванный в наш мир профессором Костелем. Тварь, пожравшая душу моего брата и едва не убившая меня самого.
Что привлекло в описании этого чудовища моего бывшего учителя? Что заставило его помыслить о возможности обретения контроля над зловещим монстром?
Увы, текст под миниатюрой самым тщательным образом соскоблили, не пощадив и полное имя князя запределья, некогда ошибочно причисленного к лику святых.
От вида черно-желтых уродцев меня замутило, я захлопнул фолиант и спросил:
– Почему книгу не уничтожили?
Отец Маркус округлил глаза:
– Уничтожить подобный раритет? Вы отдаете себе отчет, что во всем мире сохранилось, помимо этого, лишь три экземпляра «Имен всех святых», написанных до двести семнадцатого года?!
– Один у понтифика догматиков, один в императорской библиотеке, – машинально перечислил я. – Где хранится третий?
– В ордене Герхарда-чудотворца, – подсказал смотритель. – Неужели не понимаете, что даже в таком… – он будто хотел сказать «оскопленном», но вовремя прикусил язык, – усеченном виде эта книга обладает величайшей исторической ценностью!
Я кивнул. Первые века явили миру множество святых. Поначалу это были проповедники, принимавшие мученическую смерть от рук язычников, затем к ним добавились жертвы братоубийственного церковного раскола. И если догматики изначально канонизировали лишь истинных магов, полагая остальных адептами не тайных, но темных искусств, то ортодоксы поначалу не разделяли тех и других. И действительно – какое-то время места силы ничем не отличались от святых мест, и только многие десятилетия спустя стало ясно, что вечную жизнь на небесах обрели исключительно воссиявшие, а опаленные души ритуалистов рухнули прямиком в запределье.
Никто из них был не в силах противиться тлетворному влиянию потусторонней стихии, та извращала самые чистые помыслы, превращая праведников в кровожадных чудовищ. Именно поэтому первый вселенский собор в двести семнадцатом году и предал мнимых святых вечной анафеме, объявив их врагами рода человеческого и князьями запределья.
За нетронутые «Имена…» любой чернокнижник с радостью позволил бы отсечь себе десницу; теперь же вся ценность книги заключалась исключительно в великолепных миниатюрах.
Святые небеса! И зачем только профессор Костель открыл этот проклятый том!
Я провел ладонью по обложке и сказал:
– Начну работать с ним завтра. И мне понадобится канонический перечень всех святых, самый ранний, какой только хранится в библиотеке.
– Но зачем? – изумился отец Маркус.
Я поднял взгляд и усмехнулся:
– Разве я спрашивал, сколько посулил Ральф вон Дален за тот пергамент? Или мне все же стоит проявить… любопытство?
Смотритель нервно сглотнул и промолчал.
Я поднялся из-за стола, подхватил шляпу и покинул читальный зал, сам до конца не понимая, по какой причине вознамерился изучить этот «оскопленный» том. Упрямство? Интуитивное предчувствие? Знать бы самому…
Консилиум затянулся до позднего вечера. К обсуждению забытого языка привлекли не только каноников местного капитула и переводчиков библиотеки кафедрального собора, но и профессоров университета Святого Иоганна: видного знатока древней письменности с факультета вольных искусств и двух теологов, славных немалыми познаниями в старинных священных текстах. Впрочем, им и рта не дали раскрыть; каноники вскорости после начала собрания затеяли безобразную свару, и дело лишь чудом не дошло до потасовки. От мордобоя собравшихся удержало только присутствие епископа.
Специально для консилиума отец Олаф на свой страх и риск списал с пергаментов несколько, как ему показалось, безопасных строчек, их и демонстрировали всем присутствующим. Наверняка никто ничего о письменности сказать не смог, и больше всего сторонников нашлось у версии, что это некие северные руны.
Не обошли вниманием и редкие слова на староимперском.
– «Солнечный камень»… – задумчиво пробормотал один из профессоров-теологов и потер широкую переносицу. – Но позвольте, разве это не старинный эвфемизм, обозначающий философский камень? Опять же в этот контекст логично ложится упоминание овеществленного эфира…
– Полагаете, коллега, здесь говорится о субстанции, способной превращать свинец в золото и даровать бессмертие? – заинтересовался второй теолог.
Епископ тут же поспешил вернуть дискуссию в нужное русло:
– Прошу, ближе к делу!
И тогда поднялся седовласый старикан-переводчик. Судя по всему, желчному дедку до смерти надоело слушать, как переливают из пустого в порожнее.
– Ваше преосвященство! – обратился он к хозяину кабинета. – Никто из нас раньше не сталкивался с такой письменностью. Я видел нечто подобное лишь раз, и та книга прежде хранилась в университете Святого Иоганна, а до того – в монастыре, бывшем обителью братства святого Луки. Так почему бы не обратиться за помощью к братьям?
Воцарилась тишина; епископ какое-то время смотрел на старика немигающим взглядом, затем махнул рукой:
– Все свободны!
Каноники, переводчики и профессора потянулись к выходу, и я был бы рад последовать за ними, но не вышло.
– Магистр вон Черен, останьтесь! – потребовал его преосвященство, и пришлось вернуться за стол.
Когда мы остались наедине, епископ поморщился и скривился, будто от необходимости принять горькое лекарство.
– У меня к вам просьба, магистр.
– Сделаю все, что в моих силах, ваше преосвященство.
На этот раз хозяин кабинета требовать невозможного не стал; он откинулся на спинку кресла и вцепился в подлокотники так, что побелели пальцы.
– У епархии непростые отношения с братством святого Луки, – произнес епископ. – Их притязания на прежние монастырские угодья попросту смехотворны, но дело вот-вот дойдет до императорского суда. Если братья узнают о моем интересе в этом деле, то, боюсь, не преминут обернуть ситуацию в свою пользу. Хотелось бы этого избежать.
– Что требуется от меня? – спросил я, уже примерно представляя, о чем пойдет речь.
– Прошу – возьмите на себя переговоры с ними. К представителю университета они будут не столь… предвзяты. А в случае осложнений у вас будет возможность сослаться на авторитет Вселенской комиссии. Я понимаю, это поручение… эта просьба выходит за пределы вашей компетенции…
– Дело не в компетенции, – покачал я головой. – Просто мне придется задержаться в Кларне и отложить поиски чернокнижника на неопределенный срок. Если это приемлемо…
Епископ уставился на меня немигающим взглядом удава.
– Главное – спасти душу моего несчастного племянника и не допустить огласки происшествия. Все остальное может подождать.
– Тогда не вижу оснований отказать вашему преосвященству в этой… небольшой просьбе.
Хозяин кабинета понимающе улыбнулся отнюдь не случайной заминке,
