— И все-таки, — упорствовал Оль, — все-таки вы могли бы взять сколько получится камней и унести их отсюда обратно в Миры.
— Может, для надежности сходить к тамошним горам и бросить Кристаллы в жерло вулкана?
— Может быть, — осторожно согласился Оль. — Что такое жерло вулкана?
— Понятия не имею, — признался Тахар. — Дефара иногда так шутит.
Некоторое время маги молчали. Было слышно, как за стеной Кальен громко спорит с Эдфуром. Точно, с Эдфуром, его рыкающий говор ни с чем не спутать. Мавка все косилась на стену, за которой спорили, и сердито взрыкивала вслед за гномом.
— Да нет на твоем роду никакой порчи! — почти кричал Кальен. — Просто у гномов наклонность к старческому полоумию!
— Я те дам наклонность! — кипятился Эдфур. — Я те дам полоумие! Не было у дядьки никакой наклонности, пока я тя в дом не впустил! Чем тещу напоил, сволота? Она теперь мне весь дом перезаразит этой безмозглостью!
Ответа Кальена маги не услышали, но чуть погодя хлопнула входная дверь, а Мавка, еще немного поворчав, успокоенно опустила голову на лапы.
Олю отчего-то настырно лезла в голову мысль про Алеру в красивом платье и про кашу, которую она не будет варить. А если будет — то никак не ему, не Олю.
Странно, что до сих пор у нее с эльфом ничего не вышло. Странно, что они добровольно отказались от всего, что могло бы быть, ради… чего? Бесконечного безответственного детства?
— Я не могу сообразить, как вы живете, уперевшись в эти Миры, — признал Оль. — А как дом? Как родня?
— А где дом — там, где ты родился, или там, где тебе спокойно? — Тахар не ждал ответа. — Родня — ну да, пока мы были подлетками, пока мои родители не пропали, а дед Алеры в открытую не сошелся с теткой Элая — да, можно было сказать, что родня нас здесь держит. Теперь уже нет.
«Пропали?» — В светлых глазах Оля ясно отразилось непонимание. Как могут гласники пропасть и не найтись?
Тахар сердито постучал пестиком по краю ступки.
— Пропали. Десять лет назад. Затеяли какие-то исследования с перемещениями и... в общем, так их и не нашли. Они… теми еще испытателями были. Вот, доиспытывались.
— А Умма? — наконец прямо спросил Оль, и голос его прозвучал почти жалобно: и впрямь, где же место для Уммы среди всего этого?
Тахар с силой потер щеку, и на светлой коже осталось красное пятно.
— Я не знаю, что тебе сказать. А, бдыщевый ты хвост, я не знаю даже, что сказать себе!
Оль махнул рукой и вернулся к бегунчику, принялся сердито кромсать изрядно подвявшие стебли. Тахар высыпал из ступки золу, перетертую с цветами златочника, плеснул воды в глиняную миску.
Оль некоторое время молча следил за выверенными движениями его рук, за пальцами, выделывающими сложные пассы. Тахар негромко шептал неизвестное гласнику заклинание, в котором тот временами улавливал знакомые, но иначе звучащие слова.
Когда Тахар осторожно отделил щепоть нарезанных бегунчиковых стеблей, Оль все-таки не вытерпел:
— А может быть, все ж пришла пора повзрослеть, а? Вон и Элай с Алерой друг на друга глядят, как коты весенние. И ты с Уммой… Тебе не думалось, что настало время еще раз перерешить решенное, а?
Тахар старательно перемешал смесь, медленно отодвинул миску. Посидел, не поднимая глаз, потом решительно потянулся за склянкой.
— Знаешь, тут и казаться нечему, решать и правда надо. Порталы вон рыжие все стали, камни какие-то вокруг них нарастают, и прыгнуть в Миры с каждым днем все труднее. Дефара к троллям перебралась, — ты ж и не заметил? — бродит вокруг порталов. Говорит, они поют. Тут даже кошке ясно, что порталы в Ортае последние дни доживают, эти каменные наросты скоро их закроют. Так что… скорее всего, до того времени мы втроем вместе со своей неразлей-какой-дружбой уйдем туда навсегда.
* * *Горожане, до сумерек работавшие на расчистке поля, возвращались в Мошук через южные ворота. Были они уставшими и злыми: а кому понравится провести целый день за грязной утомительной работой, когда над головой вместо неба висит серая мряка, а пальцы едва разгибаются от осеннего пробиручего холода?
Впереди ждала теснота общинной избы, миска горячей безвкусной каши и кусок ковриги, а назавтра — все сначала.
Едучее чувство обиды разрасталось тем больше, чем дальше они шли по городским улицам. Как будто из узких подворотен, из-за часто стоящих домов кто-то нашептывал им правильные слова, от которых они пуще распалялись.
— Кто-то дома родного не помнит и едва ноги волочит на пустой каше, а кто-то в ус не дует и на цельном птичнике гузном сидит, — негромко сказал вслух сутулый небритый эльф.
Три десятка горожан остановились как один. Почти все они были из «пропаданцев», и каждому теперь показалось, будто произнесший эти слова эльф прочел его собственные мысли.
Опершись на лопаты и грабли, усталые и грязные люди, эльфы, гномы стояли посреди улицы. Переглядывались — сначала насупленно, исподлобья, потом — проясняясь лицами, видя в чужих глазах участие и понимание.
Дохнул по улице западный ветер колючим серым рывком, шурнул мусором и нападавшими с придомовых кустов листьями — словно шепнул что-то требовательно и ободряюще.
Люди переглянулись снова, и теперь в глазах у них была не обида и не тоска, а хмельной и дурноватый задор.
Не сговариваясь, перехватив покрепче лопаты и грабли, три десятка человек направились к городскому птичнику.
* * *При виде Ыча и Алеры, играющих в ладушки, опешил даже ко всему привычный Тахар.
— Вы чего?
