Постояв минуту, собираясь с силами, Брюс шумно выдохнул и вернулся в гостиную.
– Прошу прощения, – сказал Люк, положив телефон на столик прежде, чем снова сесть на диван.
Холли подняла ухоженную бровь:
– Вы с ним друзья?
– Ну, да, он мой начальник, а что такого?
– Я думала, что исполнительный директор – твой отец.
– Это так, но компания входит в холдинг Уэйнов.
– И я полагаю, что вы с Брюсом почетные члены Клуба Богатых Деток.
– А ты нет?
Она моргнула.
– С мальчиками другая история.
Он откинулся на подушки.
– Ага, да. Говорит мне девочка, которая заявила, что в Европе стало скучно.
Холли закатила глаза.
– Просто рисовалась.
– И почему же ты тогда сюда приехала?
Оживление исчезло с ее лица. Потухло. А зеленые глаза снова смотрели настороженно и отстраненно.
Люк решил дожать ее. Он не знал, прозвучит ли его вопрос по-идиотски, но максимально непринужденно произнес:
– Тяжелое расставание, что ли?
Холли выдохнула:
– Можно и так сказать. Мне просто хотелось… начать все заново.
Он положил руки за голову.
– Ну, в любом случае, рад, что ты здесь.
– Ты мне только что что-то хорошее сказал, я не ослышалась?
Люк подавил смешок.
– Умница. – Он показал пультом на телевизор. – Выбирай фильм. Любой.
Задача и вызов. Ее зеленые глаза загорелись.
– Ну, ладно. «Карусель».
– Мюзикл?
– Ты его смотрел?
– Пару лет назад ходил на новую версию старой постановки на Бродвее. – Он пожал плечами. – «Карусель» так «Карусель».
– Нет, давай посмотрим то, что ты хочешь.
– Тебя раскусили, и ты тут же отступаешь?
Холли скрестила руки на груди, Люк хохотнул, переключился на видео по подписке и стал искать фильм. Но когда зазвучала увертюра, он готов был поспорить, что заметил, как Холли улыбается.
* * *Кругом были песок, кровь и крики.
Его тело горело, шрапнель впивалась глубоко в плоть.
Летали куски тел, хлестала кровь, а он ничего не мог сделать, пока кругом все умирали, умирали, умирали, мир перевернулся, уши заложило, и он понял, что он никогда больше не вернется домой, никогда не увидит маму и папу, никогда не попадет домой…
Люк.
Он тут умрет, там, куда пришел, чтобы доказать – себе, родителям, миру. Чтобы доказать, что он не какой-нибудь там тупой мажор, чтобы заполнить дыру внутри себя. А теперь в нем стало еще больше дыр, столько, что и не сосчитать, и изо всех сочится кровь…
– Люк!
Он не может остановить это. Кровь, смерть. Не может сдвинуться с места, чтобы помочь тем своим друзьям, которые кричат от боли. Или тем, кто лежит так неподвижно – и совсем не кричит.
– ЛЮК!
Крик потянул его за собой, но именно боль перебросила его назад домой.
Лицо пылало, он моргнул и втянул ртом воздух, пытаясь осознать, где он, что это за голубоватый полумрак…
– Ты у себя дома в Готэме, – произнес ровный женский голос. – Ты жив.
Люк вздрогнул, не в состоянии унять дрожь – лицо теперь горело от стыда, а к горлу подступила тошнота.
Он побежал. Но не в ванную, а на балкон.
На воздух. Ему надо на воздух.
Он уже добежал до двери, когда две сильные, стройные руки схватили его за рубашку. Потянули к себе.
– Люк.
– На воздух, – выдавил он.
Руки ослабили хватку, но не отпустили.
Одна обхватила его за поясницу.
Холли.
Холли Вандериз.
Она подвела его к перилам на балконе. Чтобы он взялся за них руками, а голову смог свесить, подставив лицо под порывистый ветер, устремив взгляд вниз, собираясь с силами, успокаиваясь.
– Ты, наверное, уснул.
Точно. Кино закончилось, он переключил на новости, она осталась смотреть телевизор, и было так тепло и уютно.
– Что тебе принести?
Она говорила низко, ровно, будто мурчала. Ему это что-то напоминало. Этот голос. Это спокойствие…
– Я в порядке, – хрипло выдохнул он. Наверное, он кричал. – Просто со мной… – Он снова сделал глубокий вдох, работая с дыханием так, как его учил терапевт. – Со мной такое случается. С тех пор как я вернулся.
Она молчала, и он оглянулся на нее. И не нашел предсказуемой жалости. Или страха.
Только удивление. И еще что-то, что он не мог описать.
Но через несколько секунд ушло и это. Она смахнула капельки пота ему со лба. Потом с висков. Со щеки. И с другой тоже.
Слезы.
– Я понимаю. Моя мама была… склонна к насилию, – тихо сказала она.
Кошмары и ужас тотчас вылетели у него из головы.
– Мне так жаль.
Ее мать умерла, – напомнил он себе. Иначе он не стал бы долго думать, а выследил бы ее и бросил в тюрьму.
– Я это тоже до сих пор помню. Как она возвращается домой пьяная или под кайфом, иногда все вместе. У меня до сих в ушах стоят ее… монологи. До сих пор помню, как я тряслась от страха, потому что знала, что будет дальше.
Насилие встречается во всех слоях общества. Даже в высших. Люк почувствовал приступ тошноты, когда он вспомнил об этом, услышав, через что прошла Холли.
– Однажды она сломала мне руку. Мне было десять. Звучит избито, но в больнице я сказала, что упала, когда лезла на дерево.
У него свело желудок, когда он перевел взгляд на ее руку. Она дотронулась до нее пальцами так, словно до сих пор чувствовала ту сломанную кость.
– А твой отец?..
Ее родители умерли, и, задавая этот вопрос, он нарушал все границы, но…
– Его никогда не было рядом. Он вообще не знал, что происходит.
Люк посмотрел на нее, и Холли встретила его взгляд.
– Я знаю, каково это, – тихо продолжила она. – Страдать от кошмаров.
Люк сглотнул. С тех пор как он стал слушать Холли и ее голос, его сердце, наконец, стало биться тише, а дыхание выровнялось.
– Но мы оба выжили, – прохрипел он. – Справились.
В ее глазах снова вспыхнуло чувство, которое он не мог описать.
– Ты прав, – ответила она.
Люк смотрел на их соприкасающиеся руки. На пальцы, которые так нежно стерли слезы с его лица. Он взял Холли за подбородок, приподнял ее голову и встретился с ней взглядом. Люк понял, что ему совершенно наплевать на то, что за ними могут наблюдать из окон соседних зданий или с улицы далеко внизу. Ему было наплевать на все, когда он наклонился и поцеловал ее.
Вернее, попытался.
Холли отпрянула.
У него внутри все оборвалось, а лицо запылало, как только она отшатнулась. Отвергла его.
Тяжелое расставание, так она сказала. А когда они танцевали под ту песню, у нее было такое выражение лица, что он понял: она до сих пор не забыла того, кто разбил ей сердце.
– Прости, – выпалила она.
– Не извиняйся.
Она сама вольна решать – и всегда будет вольна решать, – целовать его или нет.
– Все в порядке.
Зеленые глаза оббежали его.
– Я тебе не подхожу, Люк.
– Не надо думать, что знаешь, кто мне подходит. – Слова вырвались у него прежде, чем он смог обдумать ответ.
Она пятилась с балкона, щеки залились краской.
– Тебя это пугает? – спросил
