– Полиция города официально сообщила, что возле одного из домов в районе Миллерз-корт сегодня в десять сорок пять утра обнаружена женщина, разрубленная на куски, – сказала я, упав на оттоманку в лаборатории дяди. Я читала «Ивнинг Ньюс», не веря своим глазам.
Томас смотрел на меня поверх дымящейся чашки с чаем, у него на коленях тоже лежала сложенная газета. Он уже пытался успокоить меня, наговорив массу чепухи насчет того, что мы сделали все от нас зависящее, но я с ним не согласилась.
Теперь он ничего не говорил, и это выводило меня из себя.
– Не понимаю, – произнесла я в четвертый раз, так как все то же потрясение возвращалось снова, будто стуча изнутри по ребрам. – Мы ведь проследили, отец вернулся прямо домой. Может, он заметил нас, подождал, пока мы уйдем, а потом совершил этот кошмарное нападение? Мы были так осторожны. Не могу понять, как он мимо нас проскользнул.
Томас по-прежнему ничего не отвечал.
– От тебя никакого толку, – фыркнула я. – Тоже мне, мастер разгадывать головоломки, в самом деле.
Я взглянула на часы в форме сердца, моя тревога росла с каждым звуком «тик-так». Дядю вызвали на место преступления почти четыре часа назад. То, что он так долго осматривает труп, было плохим признаком. Судя по напечатанному в газете, я могла лишь представить себе тот ужас, с которым столкнулся дядя. Ему велели прийти одному, и я готова была рвать на себе волосы, прядь за прядью.
Когда пришло известие об убийстве, мы с Томасом рассказали дяде о том, что видели. Но резким движением руки он отмел возможность участия в этом отца и велел нам продолжать искать улики. Лорд Эдмунд Уодсворт не мог быть виновным.
Я не была так уверена в его невиновности, но сделала то, что он велел.
«Найдена женщина, разрубленная на куски». Я снова и снова перечитывала эту строчку. Возможно, я надеялась, что это ошибка, и, когда я прочитаю ее в тысячный раз, она просто исчезнет, словно по волшебству. Если бы только в жизни так могло быть.
– Это невозможно, – я отбросила газету в сторону и снова стала смотреть на часы, подгоняя взглядом стрелки, чтобы дядя уже оказался дома.
Меня даже подташнивало от беспокойства и желания узнать, кого именно убили, и я боролась с мрачным любопытством, со стремлением увидеть останки этой женщины. Как ее разрубили? Хотел ли журналист просто сказать, что ей перерезали горло, или у нее действительно отсутствовали какие-то части тела? Мне не следовало стремиться узнать эти убийственные подробности, но как я могла не допустить возникновения этих недостойных вопросов, если они прорастали в моем мозгу подобно новым стебелькам травы?
Узнав из газеты адрес, я была вполне уверена, что мы с Томасом видели эту несчастную жертву беседующей с отцом всего за несколько часов до убийства. Одни вопросы тянули за собой другие и рождали гипотезы.
– Все это неведение сводит меня с ума. – Теперь я понимала, как чувствовал себя дядя, ожидая возвращения Томаса с новостями несколько недель назад. Если любопытство мучило его так же сильно, как и меня, это была кошмарная пытка.
Я вскочила с оттоманки и стала мерить шагами лабораторию. Служанки проделали отличную работу, наводя в ней порядок. Совсем не заметно, что Скотленд-Ярд чуть не разгромил здесь все, когда обыскивал вещи дяди.
Я подошла к банкам с образцами и посмотрела на объекты, находящиеся в мутной жидкости, но я их почти не видела. Мой мозг никак не хотел успокаиваться.
– Как отцу удалось так легко сбить нас со своего следа? – спросила я. – Мы были так осторожны, следовали за его каретой на безопасном расстоянии, перебегали из одного темного переулка в другой – до самого дома!
Оказавшись на моей улице, мы подождали несколько минут и только потом двинулись вперед. Мы как раз успели увидеть, как отец проскользнул в дом, прежде чем погасли фонари.
Чтобы убедиться, что он пробудет в доме всю ночь, мы дежурили возле него до трех часов утра. Ни одно из убийств не происходило так поздно, поэтому мы по глупости предположили, что теперь нам можно уйти. Как же мы ошибались. Первое правило слежки за безумцем должно быть таким: никогда не верь, что его поступки можно предсказать. Это был для нас жестокий урок, и последствия оказались убийственно сокрушительными.
Никогда в жизни я не чувствовала себя такой неудачницей.
– Думаешь, что это хождение взад и вперед поможет исправить положение? Ты отвлекаешь меня от работы, Уодсворт.
Я воздела руки к небу и возмущенно фыркнула, а потом перешла на другую сторону комнаты.
– Тебе обязательно всегда так упорно раздражать меня? Я же не критикую тебя, когда ты ходишь кругами и делаешь абсурдные выводы.
– Когда я хожу кругами, я действительно добиваюсь чего-то стоящего. А от тебя только пыль столбом и запах формалина, и это портит мой чай, – пошутил он. Увидев кислое выражение моего лица, он смягчился. – Ничего нельзя сделать, пока не вернется доктор Уодсворт. Ты можешь пока чего-нибудь поесть.
Я бросила на него полный отвращения взгляд и продолжала ходить по комнате.
Он намазал лепешку джемом и протянул мне.
– Я думаю, потом ты не почувствуешь голода. Особенно если сюда доставят отдельные части ее тела для дальнейшего исследования.
Я медленно обернулась, заметив, что он неожиданно оказался слишком близко от меня. Он не дал себе труда отступить назад, почти бросая мне вызов. Видимо, ожидал, что я останусь на месте и не стану придавать значение приличиям и в дневное время тоже.
Мое сердце сильно забилось в груди, когда я осознала, что мне не хочется отодвинуться от него. Мне хотелось быть еще ближе. Мне хотелось встать на цыпочки, и прижаться губами к его губам, и забыть о Джеке-потрошителе и всей этой крови.
– Ты сегодня выглядишь очень хорошенькой, Одри Роуз, – он шагнул вперед, глядя на меня сверху вниз, и я изо всех сил старалась не опустить веки и не зажмуриться. Томас подходил все ближе, пока меня не охватила уверенность, что моя кровь взорвется и брызнет из тела подобно фейерверку, разлетающемуся по ночному небу. – Может, тебе следует отметить отличный покрой моего костюма. Я тоже сегодня выгляжу довольно красивым. Тебе не кажется?
– Если не поостережешься, – ответила я, разглаживая воображаемые складки на груди моего костюма для верховой езды и на бриджах, надеясь, что причиной румянца на моих щеках является гнев, а не смущение, – это тебя притащат сюда по частям.
Томас пальцем приподнял мой подбородок вверх, и моя щеки горели под его пристальным взглядом.
– Мне очень нравится, когда ты так злишься, Уодсворт. Даже сердце бьется быстрее.
Не успела я ответить, как дверь лаборатории распахнулась, и вбежал
