Какой дурой я была! Мне не следовало ожидать, что отец будет играть по правилам. Он сказал, что уходит вместе с Натаниэлем, но это вовсе не означало, что мой брат действительно ушел из дома. Может быть, он в это мгновение там, связан и истекает кровью, обреченный на смерть.
Я больше не колебалась. Я толкнула картину и шагнула на лестницу. Какой-то слабый шум встретил меня из кажущейся бездонной глубины.
Там определенно есть кто-то или что-то.
Я собралась подобрать юбки, забыв, что не надела проклятое платье, потом чуть не оступилась, с удивлением глядя вниз. Положила ладонь на холодную каменную стену, которая указывала мне дорогу, по мере того как я все глубже спускалась во тьму, со ступеньки на ступеньку, так быстро, как только осмеливалась шагать по незнакомой лестнице.
Разумнее было бы захватить с собой масляную лампу или свечу, но мне не хотелось задумываться сейчас о своей непредусмотрительности. С каждым шагом вниз становилось все светлее, темнота уже не так давила. Должно быть, там оставили зажженную лампу – я даже не смела подумать, с какой целью.
Я содрогнулась, воображая тысячи ужасов, которые сейчас увижу. Мои шелковые туфельки неслись по камням, легкие как перышки, я прыгала со ступеньки на ступеньку. Слава богу, ноги в легких туфлях ступали бесшумно. Я забыла ботинки, когда уходила от дяди, и теперь это оказалось благословением. Легкая походка даст мне время сориентироваться, не выдавая моего присутствия.
Когда я достигла конца лестницы, меня встретил теплый свет. От одной мысли о том, что такое приветливое свечение могло предварять вход в пропасть ада, у меня кожа покрылась мурашками. За последним поворотом, перед тем как я увидела все помещение, я остановилась, прижавшись спиной к стене, и прислушалась.
Но не услышала никаких звуков, издаваемых человеком. Только тихое, ритмичное шипение и постукивание вращающихся частей парового механизма вторило ударам моего сердца. Должно быть, именно эти звуки я слышала раньше.
Пшш-чу. Пшш-чу.
Я закрыла глаза. Что бы ни издавало эти звуки, оно могло быть только чем-то ужасным.
Пшш-чу. Пшш-чу.
Запах медицинских настоев и горелой плоти доносился до моего укрытия, выворачивая мой и без того уже растревоженный желудок. Теперь мне уже не хотелось удовлетворять свое любопытство, но, если там пытают брата, мне нужно сделать этот последний шаг.
Я втянула ртом воздух, стараясь вдохнуть как можно меньше тошнотворного запаха, потом отлепилась от стены. Для этого потребовалось две попытки, но в конце концов я заставила себя войти в комнату.
Отвратительный холод страха быстро распространился по моему телу подобно крысам, разносящим Черную смерть. Я увидела лабораторию – гораздо более зловещую, чем любая из выдуманных в романах. Как и в лаборатории дяди, вдоль стен тянулись полки, уставленные банками с образцами в два-три ряда. В отличие от дядиной лаборатории, эти образцы хранились в беспорядке, а дерево, из которого были сделаны полки, выглядело полусгнившим.
Я отпрянула назад и наткнулась спиной на что-то мягкое и мясистое на полке у самой стенки. Мир перестал вращаться, когда я резко обернулась и увидела плоть, туго натянутую на механическую руку, кожа на которой была грубо сшита крупными, неровными стежками.
Судя по ее виду, отец отрубил руку по локоть, потом заменил некоторые кости пальцев и предплечья металлом перед тем, как покрыть ее украденной кожей.
Ранки от проколов иглы окружала краснота, инфекция явно разъедала эту искусственную руку. Мой корсет будто стал в десять раз теснее, и я покачнулась, внезапно задохнувшись.
Пшш-чу. Пшш-чу.
Это не может быть реальностью. Я закрыла глаза и молилась, чтобы, когда я их открою, мир снова стал нормальным, но было глупо мечтать об этом. Я проглотила желчь, быстро подступающую к горлу, когда рассмотрела подробно окровавленный предмет, на который наткнулась.
Черные волнистые линии заражения покрывали эту чудовищную руку. Пальцы с серыми кончиками дергались, ногтевые ложа высохли на стыке с металлом и костями.
Что бы отец ни пытался сделать с этой… штукой, он потерпел неудачу.
Пшш-чу. Пшш-чу.
Пар вырывался из странного устройства, заставляя мертвые пальцы сгибаться через равные интервалы. Я была так потрясена, что даже не прикрыла рукой рот.
По крайней мере, мое сердце не сошло с ума, я чувствовала его биение во всем теле, оно качало кровь так быстро, что я боялась свалиться с ног из-за его безумной спешки сбежать. Если бы отец, или даже Блэкберн, выскочил вдруг из темного угла, я бы умерла на месте.
Я медленно отошла от механической руки, покрытой плотью, и стала обводить взглядом комнату, перескакивая от одного ужаса к другому.
Пшш-чу. Пшш-чу.
Животные в банках с образцами находились в разной степени разложения, их плоть и мягкие ткани распадались в жидком аду. Грубо сделанные отвратительные объекты лежали на столах по всей мини-лаборатории. Птицы, разорванные на куски, торчали из пасти мертвых кошек, сцены жестокостей природы были выставлены с отвратительной целью – превозносить торжество сильных. Это напомнило мне о гораздо более мрачном варианте домашней лаборатории Томаса. Я подошла ближе, не в силах удержаться от желания лучше рассмотреть эти ужасающие творения.
На другой полке я заметила бутылку из-под имбирного пива, наполненную темно-красной жидкостью. Я взяла ее, повертела перед собой. Жидкость уже свернулась и превратилась в желе. Джек упоминал о ней в одном из своих писем. Он не лгал.
Я выдохнула, и выдохнутый воздух превратился в маленькие белые облачка пара. Здесь, внизу, стоял невыносимый холод. Я потирала руками предплечья, шагая к машине, стоящей почти в центре комнаты, которая издавала те самые тихие звуки «пшш-чу», и остановилась, чуть не споткнувшись о собственные ноги, когда увидела самый ужасный из всех предметов.
Человеческое сердце находилось под стеклянным колпаком, а тихие звуки издавала машина, которая снабжала его электричеством и заставляла продолжать биться.
Прижав руку ко рту, я заставила себя успокоиться, не кричать и не задыхаться. Трубки, наполненные жидкостью, выходили из этого органа и тянулись над столом к чему-то, что я не могла рассмотреть, не подходя ближе. Я смотрела на жидкость, пропускаемую через сердце прибором для трансфузии, – она была черной, как нефть, и от нее шел запах серы.
Пшш-чу. Пшш-чу.
Я проглотила отвращение. Отец действительно потерял рассудок. Призраки его жертв окружали меня, предостерегали, что надо вернуться, убежать. Или, может быть, это мой собственный инстинкт предостерегал меня, приводил в состояние «сражайся или беги». Но я не могла удержаться и постепенно огибала стол, – так убитые проститутки не могли устоять против выпивки – я не могла уйти, не увидев, куда сердце перекачивает свою странную жизненную силу.
Дыхание мое участилось,
