Виктор помнил магнитофон. Он сам привез его из Швеции другу Зоту, когда «Агатан» – спасательное судно Северного флота, на котором они служили, – вернулся из ремонта. Макара Зотова не зачислили в ремонтный экипаж, видимо, по идейным соображениям: прадед – казачий сотник и имел до революции магазин в Петербурге. Мало ли кто мог ждать старшего матроса Зотова за границей?
Комнату освещал солнечный свет, падающий из окна с восточной стороны. Под ним стояла двуспальная кровать, над которой висела иконка с Троицей. Виктор взял со стола первую попавшуюся тетрадь с синей обложкой, пролистал ее: схемы, карты на кальке, круг со звездным небом и записи от руки. Одна карта привлекла внимание Ковалева: на тонкой кальке черной пастой выведен контур Крыма, пересеченный четырьмя дугами и широкой полосой. «Линия разломов», – гласила надпись. На пересечении дуг и линии, тянущейся с севера на юг, Макар нарисовал звездочку и подписал: «Гостра Могила».
Ковалев хмыкнул, перевернул кальку:
«Судя по схеме, мы живем в точке пересечения подземных водоемов и линии разломов полуострова. Прекрасно! Теперь понятно, почему древние создали здесь целый погребальный комплекс с Рытым в центре. Археологам, которые возились в районе Гострой Могилы, было бы логично копать в Курганном, где есть три больших искусственных холма. Я долго думал над тем, почему их неумолимо тащило к Рытому в Шпареву балку. Объяснение только одно: интуитивно ученые чувствовали, что центр комплекса, его самая большая загадка, находится здесь.
Скорее всего, в Рытом похоронен вождь, а курганы вокруг – могилы родственников или соплеменников. Рытый не отличается величиной, зато в его недрах спрятан каменный купол с дромосом. Сильные дожди в апреле – мае хорошо промыли склон, и с восточной стороны кургана обнажилась кладка арки дромоса – тоннеля, ведущего к погребальной камере. Вряд ли кто найдет эти камни. Они под большим кустом серебристого лоха. А если и найдет… Ну и что? Нужно еще понять, что перед тобой.
Итак, под курганом Рытым расположена усыпальница царя. Иначе тут не возводили бы каменный дромос и не выкладывали камнем погребальную камеру. Похожие захоронения: Царская могила под Керчью и „Сокровищница Атрея“ в Микенах.
Кто же похоронен в кургане? Скифский царь? Не буду гадать. В августе все узнаю».
– Вот и август, – пробормотал Виктор, закрывая тетрадь. Теперь кое-что становилось понятным. Например, откуда Макар черпает знания, так поразившие Ковалева во время утренней беседы.
Виктор вышел на кухню, попил воды из эмалированной кружки с черным пятнышком скола. Будильник на старом буфете показывал половину десятого утра. В доме царили тишина и покой. Ковалев прикрыл глаза и прислушался. Ему стало хорошо, тревоги, навеянные сновидением, показались совершенно надуманными, нереальными, что, в сущности, так и было.
Он выглянул из окна в сад. Гуси плескались в жестяном корыте, махая крыльями, обтирая бока длинными шеями, перебирая перья оранжевыми клювами. Ковалева привлек женский смех. Он вытянул шею, чтобы увидеть происходящее. Лиза играла со щенком, пытаясь отобрать у верткого собачонка тряпку. Рафинад злился, урчал, мотал головой, радуясь веселой забаве.
Загорелое гибкое тело Лизы прикрывала полосатая тельняшка без рукавов – явно с Макарова плеча, старые джинсы подвернуты до колен, ступни измазаны в грязи. Видимо, девушка занималась огородом, когда неутомимый Рафинад приволок откуда-то кусок ветоши.
Ковалев отошел от окна, боясь, что его увидят.
– Хороша, – прошептал он, вынимая из кармана брюк сигареты.
Хотелось рассмотреть красавицу поближе. Но как? Не будешь же дальше подсматривать, словно озабоченный юнец. А выйти просто так – нагловато. Значит, следует все превратить в случайность.
Виктор взглянул на себя в зеркало, висящее у двери на кухню. Темно-русые волосы немного слежались от подушки. Ковалев сплюнул на ладони, пригладил торчащие вихры, а трехдневная щетина – он огладил ладонью лицо – сейчас в моде, только вряд ли это известно Лизе. Ладно, бриться уже поздно, тем более что кожа на щеках, лоб и нос обгорели на солнце. Тут прикасаться больно, не то что бриться.
Виктор прищурил светло-серые глаза, надменно глядя на отражение. Потом взглянул исподлобья. Так сурово, как у Макара, не получилось, зато вышло довольно обольстительно. Ковалев приподнял левую бровь – еще лучше. Для дурочек – просто неотразимо. Только Лиза не дура.
Он взял с газовой плиты спички, прикурил. Немного поразмыслив, сунул коробок в карман. А вот с животом надо что-то делать. Растет, зараза. Ковалев подтянул брюшко и вышел во двор.
Лиза стояла спиной, склонившись к собачонку. Виктор выпустил дым сквозь зубы: моя ты хорошая.
Девушка почувствовала его похотливый взгляд, обернулась.
– Господи, Лиза! – Ковалев сделал вид, будто только что заметил ее. – Простите. Я вас напугал.
Девушка спрятала упавшую на глаза прядь за ушко.
– Ничего, – ответила она, отдавая тряпку на милость Рафинада.
Глаза ее блестели от испытанной радости игры, алый ротик был чуть приоткрыт – баловство немного утомило. Виктор откровенно разглядывал девушку, продолжая изображать смущение:
– Простите, ради бога.
– Ерунда. Я думала, вы будете спать долго.
Она говорила с ним без прежней неприязни, но холодность в голосе осталась.
– А Макар?
– Он в шесть уехал в кузню.
– В кузню? В такую жару?
Легкая улыбка коснулась губ Лизы.
– Такая у него работа. К тому же он нормально переносит жару.
– Завидую. А я чувствую себя на таком сильном солнце как вареный рак.
– Вам надо обработать ожоги и рану, – заметила Лиза.
– Вы так думаете? – Виктор коснулся пластыря на щеке. – Если вас не затруднит… – Он поморщился, словно от зубной боли.
– Нисколько. – Лиза пожала плечиком, прошла в дом.
Царапина после Любиного лечения его почти не тревожила. Ковалев хотел сорвать повязку, но передумал. Это сделает Лиза своими маленькими пальчиками.
Рыжий петух с лихо заломленным алым гребнем вскочил на каменную плиту, стоящую у сарая, и заорал, широко разинув клюв. Виктора вновь заинтересовал камень. Петух настороженно покосился на него, когда Ковалев коснулся края плиты. Недовольно покудахтав, гордая птица соскочила на землю и удалилась к своему гарему.
Виктор внимательно осмотрел оспины на камне, прямоугольное отверстие в центре плиты – дело рук человеческих. Только вот что оно означает? И зачем оно Макару?
Он спросил о плите Лизу, когда девушка намазывала его руки кремом.
– Звездная карта, – обыденным тоном ответила девушка, суетясь вокруг сидящего на деревянном чурбаке гостя.
– Вы серьезно?
– Так Макар говорит. Сережка Балабнов выпахал ее за Балкиным озером, хотел на бут для фундамента пустить, да Макар выкупил. За пару бутылок малиновки.
Слушая Лизу, Ковалев наслаждался: прохладный крем остудил горящую кожу, а заботливая девушка нет-нет да и невольно прикоснется грудью к плечу или прислонится бедром к его ноге. Виктору очень нравились ее кругленькие грудки:
