– А где народ? – На пороге возник зеленый от рвоты Виктор.
Старик сделал страшное лицо и приложил палец к губам. – Чего? – шепотом спросил Ковалев.
Корча рожи, Спиридоныч замотал головой, силой увлек непонятливого гостя за стол.
– Макарка беса гонять будет, – прохрипел старик, дыша в лицо Виктора.
Ковалев отшатнулся – запах гнилых зубов едва вновь не вывернул его наизнанку.
– Это как?
– Тют ты! – вырвалось у Спиридоныча. Он быстро закрыл рот ладонью, покосился на дверь. – Крестом, ясное дело. Крестом да святой водой.
Федор Спиридоныч Ляпунов налил себе самогона. Ковалев усмехнулся, воротя нос от запаха спиртного, – у каждого своя святая вода. Спиридоныч расценил его усмешку как недоверие.
– Зря смеешься. – Он закатил глаза. – Прости, Господи, меня, грешного, – и, выдохнув в сторону, одним махом осушил стопочку.
– Живете в том городе, – морщась, просипел старик, – горя не знаете.
Спиридоныч уткнулся носом в потную кепку, занюхивая первую.
– Э-эх! – с облегчением выдохнул он, смачно захрустел щепотью салата из миски. – От Макарка беса из Любки вышибет, глядишь, и поладят.
– Ты чего мелешь, дед? А Лиза? Сомневаюсь, чтобы Зот… Макар отвернулся от нее.
Спиридоныч цыкнул зубом:
– Видал я, как ты на Любку таращишься. – Глаза его хитро прищурились. – Нравится-то краля? Вот и скажи: кто из девок краше?
– Ясное дело, кто… – пробормотал Ковалев.
– Вото ж! А Лизка… – Старик махнул рукой, хлопнул еще одну стопочку. – Чё та Лизка? Чудо кладбищенское. Она с детства с прибабахом была – у-ух! Забористо пошла! – передернул плечами, что тебе цыган. – Все в степь бегала, цветы собирала да в Балкином озере купалась.
– Так там камыш один! Где ж купаться?
– Эт щас камыш! Тада исчо родники били – усек? Пацанва даж рыбу ловила.
– Ну вот! А говоришь, одна Лизка туда бегала.
– Оно конечно, – согласился старик. – Детвора везде нос сует. Тока энту за версту дурочкой дразнили.
Спиридоныч приблизился к Виктору, горячо зашептал:
– А дорожка к тому холму проклятущему – видал! – через погост идет. Ближе к селу-то новое кладбище, а правее, если на курган идти. Там, – Ляпунов оглянулся, словно опасаясь чужих ушей, – старые могилы. Бог весть, с какого времени покойнички лежат. От Лизка возьми в один час да и потеряйся… – Спиридоныч со значением поднял брови, округлив глаза: – С пацанвой на озеро пошла. Ребятня уж вернулась, а ее как не быват! Ну, врозлые стали допытываться, не случилось ли чего, не обидел ли кто девчонку – с пацанов станется! Нет, говорят. Када вертались, знач, до кладбисша вроде шла следом, а после – щезла.
Старик развел руки: таки дела. Перевел дух, принялся выбирать из салата дольки огурца. Виктор отвернулся, чтобы не видеть черную грязь под его ногтями. Спиридоныч, довольно улыбаясь, аккуратненько налил третью и ни с того ни с сего выдал:
– Хе-х! Исчо тот археролог!
Закусывая, он сжевал недорезанную Макаром луковицу вместе с перьями и умял большую часть салата, постанывая от наслаждения.
Брезгливо морщась, Виктор наблюдал за пьянеющим дедом. Мысли старика путались, язык заплетался. Приплел вот какого-то «археролога».
– Кто знает, шо б с девчонкой стало, ежели бы ему в башку не втемяшилось могильные плиты раскапывать, – продолжил плести Спиридоныч.
– Что-то я ни хрена не понимаю, – сердито пробурчал Ковалев.
– Да чё тут понимать, дурья твоя башка? – возмутился старик. – Ен пошел старые могильные плиты копать, шоб знать, знач, какие людишки у нас на погосте схоронены. Ен и нашел Лизку на могиле. Ее солнышком шарахнуло – девчушка и сомлела. А ен откачал ее, знач.
– Да кто ен-то? – терял терпение Виктор.
– Та тихо. – Спиридоныч зашипел, вжимая голову в плечи. – Шо ж ты так орешь? – Он кивнул на дверь. – Ен жи ж и нашел.
– Да кто? – взмолился Виктор.
– Да Макар жи ж.
Ковалев в сердцах сплюнул.
– Они ж с Лизкой два сапога пара. Одна цветочки собирает, другой всяко разно старье копает. Посля ентого случаю друг за дружкой бегали по степи, та шо тебе сайгаки.
Виктор покачал головой, с трудом разбираясь в болтовне Федора Спиридоныча Ляпунова. Вот уж Бог дал фамилию! Нет, то, что Макар с Лизой сдружились, – понятно. Но откуда Любовь появилась? Почему Спиридоныч хочет, чтобы именно у нее с Зотовым сладилось?
– Та шо тута понимать. – Круглая физия старика расплылась в улыбке. – Лизка – энто ж детство. Вот тебе и весь сказ! А Любаша – энто ж, – он потряс кулаками, – э-эх! Тута настоясша любовь. Усе по-взрослому. К тому ж как Макар расти стал… Как тебе растолковать-то? Бриться начал – о! Понимаш?
– Ясно, – кивнул Ковалев. – Дети выросли.
– Вроде того, – согласился Спиридоныч. – Макарку на флот забрили, а Лизка исчо в школе сидела. Когда Макар вернулся, она в институте была. А тут Любов, – руки старика описали в воздухе контуры женского тела, – краса сама собою. Ну, Макарка и того… энтого.
Спиридоныча разморило. Он посмотрел на ополовиненную бутылку, что-то прикидывая в уме.
– Пойду-кась я прилягу, – пробормотал старик, пытаясь закрутить пробочку. С третьего раза получилось. Криво.
Глава 21. Чужая тень
И песня пробуждает души мертвых, Зароненные, словно семена, В чужое невозделанное сердце, В котором зло с добром переплелись, Как корни трав на поле одичавшем… Ритта КозуноваЛюба лежала неподвижно, будто уснула. Но ресницы ее мелко дрожали, глазные яблоки шевелились под сомкнутыми веками, пальцы чуть вздрагивали. Похоже, она и правда видела сон, в котором ей приходилось беспрестанно двигаться, словно на нее нападали со всех сторон невидимые Макару враги. Демон ли, дух ли, проявивший себя в драке, теперь увлек сознание девушки в свои миры. Кто знает, сколько может продержаться там Любовь? Если сейчас приняться за изгнание мятежного подселенца, можно самому подцепить нечто подобное или принять изгнанного в себя. Да и не по силам Зотову изгнание. Все, что он хочет, – заглянуть за занавес, увидеть чужака, быть может, понять, откуда взялся, чего хочет: завладеть телом или вернуться в иной мир.
Макар сел на стул рядом со спящей, принялся разминать пальцами воск, начитывая слова:
– Знаменуйся, раб Божий Макар, крестом животворящим – одесную и ошую, спереди и сзади…
Он прикрыл глаза. Бьющие в окно лучи солнца просвечивали веки. Когда в сердце и душу кузнеца пришел покой, он ощутил себя плывущим в золотом дожде. В вышине – волнующаяся поверхность моря, в глубине – за ним неповоротливыми рыбами плывут неясные тени, охотятся, и только яркий свет сдерживает хищников.
– Близ меня Христос и вся сила небесная…
Яркие вспышки, похожие на шаровые молнии, стали загораться вокруг Макара, и он неожиданно понял, что никуда не плывет, а висит на месте в подвижном огненном море.
– А далече от меня со своею темною силою стоит, и со всеми человеки прогнан бысть, третьюстами и шестидесятью ангелы стали Божии…
Покончив с установкой защиты, Зотов приоткрыл глаза. Если
