Кузнец нацепил размятый воск на свой крестик, осторожно взял девушку за запястье, как это делает доктор, нащупывая пульс.
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь! Нравом причастник и Апостолам наместник, Апостолом быв, деяние обрел еси боговдохновенне…
В золотом сиянии солнца за закрытыми веками прорисовался контур тела обнаженной девушки. Сначала обозначился золотистой линией, потом приобрел объем, в котором стали видны потоки и искрящиеся линии – кровотоки, нервные импульсы – закрутились взвеси. За девичьей спиной возникла тень. Зотов сначала не обратил внимания – увлекся поиском темной «медузы» наговора или злого чарования, которое могло вложить в Любу подселенца. Но такового не находилось, зато тень набрала силу, повторяя контуры золотого тела. Сразу так и не отличишь. Теперь отчетливо проступили различия: плечи и бедра шире, удлиненная форма головы.
– …с него же молимся человеколюбчу… – Слова стали даваться Макару с усилием.
Пришедшая на ум догадка не давала сосредоточиться. А ведь нет никакого чарования! Любка сама, по доброй воле или любопытной неосторожности подцепила неприкаянную душу. Каким только образом умудрилась?
– …очиститися и избавитися рабе Божьей Любви от всякого злого чарования, обаяния, колдования, – дочитывал Макар, наблюдая синхронное колебание светлого и темного контуров, – …от сего часу и минуты по весь ее век и на всю жизнь, во веки и веки. Аминь!
Золотое море огня вспыхнуло и исчезло вместе с силуэтами – солнечный свет пробивался через опущенные веки. Девичье запястье в пальцах кузнеца дрогнуло.
– Зотов? Ты чего? – В голосе испуг, неприязнь.
Он открыл глаза – темные кляксы плавали, скрывая лицо Любы.
Диван скрипнул. Девушка резко села и охнула – после всего случившегося кружилась голова. Макар поднялся со стула осторожно, чтобы та же участь не постигла и его. Ладонями растер уставшие глаза, виски.
– Ты чего тут творил со мной, курганник?
– Ты где-то нашла старинную вещь, – сказал напрямую Зотов. – Где? Что?
– Какую еще вещь? – жалобно всхлипнула Люба. – Отстань!
Курганник стиснул ее руку, девушка испуганно отстранилась. На мгновение их взгляды встретились – для Макара этого было достаточно.
– Старую бронзовую бляху размером с ладонь, – не унимался он.
– Зотов, будь же человеком. – Непритворные слезы потекли по щекам девушки. – У меня голова раскалывается.
Зотов ругнулся про себя: экзорцист хренов! Не разобравшись, что к чему, принялся изгонять из девки беса. Вместо этого едва насильно не оторвал подселенца, а без предмета, из которого вышел дух, этого не сделать. Скорее всего, Люба нашла зеркало, причем старинное, возможно, сарматское. Иначе откуда у нее вдруг появился навык фехтования и с чего вдруг она заговорила на странном языке, очень похожем на язык Степной Хозяйки?
Курганник, ты пропускаешь важные мелочи. Устал. Нет, халтуришь…
Апрель 1984 года
– Халтура, – недовольно произнес дед Федор.
Макар сильнее зажмурился, в ушах загудело от напряжения.
– Халтура, – тверже произнес дед и шлепнул внука палкой по бедру – не сильно, но ощутимо.
Макар отскочил в сторону, потирая ушибленное место.
– А можно без этого? – спросил он деда сердито.
– Можно, только по-другому не запомнится, – наставлял Федор, сложив жилистые ладони поверх навершия палки. – Ты ведь можешь. Почему халтуришь?
Макар шмыгнул носом, возвращаясь на исходную позицию. Они тренировались в беседке под цветущей черешней. Апрельское солнце заливало сад ярким светом и за день хорошо прогрело воздух. Разве усидишь дома? А через час в клубе начнется фильм – «Ангар-18». Фантастика с пришельцами! Такое очень редко показывают. Потому фантазия Макара рисовала одну яркую картинку за другой, отвлекая внимание, мешая сосредоточиться.
– Если бы ты успокоился, то почувствовал бы мое намерение ударить, – продолжал наставлять дед. – Или молитву забыл?
– Нет.
Дед был во всем прав. Макар, понимая это, все равно злился на старого Федора, на себя. Издевается: молитву забыл.
– Отче наш. Иже еси на Небеси… – забубнил внук из ехидства.
– Не вслух, неслух! – Дед стукнул палкой об деревянный пол беседки. – Перестань себя жалеть и ерничать. Ты шо, балбес?
Макар прикрыл глаза, усмирил дыхание и бьющееся от обиды сердце. Прислушался к звукам, ощутил на лице дуновение ветра. Хорошо! Тренированное тело вспомнило отработанное бесчисленными упражнениями состояние покоя, расслабилось: руки повисли вдоль тела, голова опустилась на грудь. С первыми словами молитвы тепло окутало обнаженные плечи, словно Макар окунулся в чистую воду. Улыбка коснулась губ.
Он не знал, что заставило его поднять правую ногу и развернуться. Когда открыл глаза, дедова палка била концом в грудь. Макар с ленцой в движении скользнул в сторону и оказался за спиной Федора. Поединок длился секунды три и закончился победой деда – палка достала внука поперек спины.
– Достаточно! – остановил внука Федор.
Макар вытянул руки по швам и поклонился.
– Свободен, – пробурчал дед.
Похвалу от деда внук слышал очень редко, но Макар знал точно: недовольство наставника – лучшая награда за выученный урок. Чувство легкости и просветления – иначе не назовешь – теперь не оставит до самого вечера, и если после фильма придется столкнуться с парнями из Укромного, то… будет неплохая тренировка в боевых условиях.
– Чтоб сегодня кино без драк, – предупредил дед, глядя ему прямо в глаза.
– Как скажешь, деда, – пожал плечами внук. Откуда он знает?
Когда Макар убежал, в беседку поднялась Клавдия Ивановна – невестка Федора Зотова, мама Макара. Женщина села за стол, расстелив перед собой газету. Гречневая крупа с шелестом высыпалась из пакета на газетину.
– Зачем вы так, папа? – Ей не нравились наказания палкой. – Мальчишка ведь совсем.
– К чему заводить старый разговор, Клавдия, – вздохнул старик. – Талантливый он у нас, а талант в узде держать надо, если поймет свои силы – зарвется.
Мать заправила выбившуюся темно-русую прядь под ситцевый платок, принялась за крупу.
– Чтоб он так в школе учился, как вашу науку учит, – негромко произнесла она.
– Я жизни учу…
– Сверстников лупить?
– За это наказую, – твердо ответил дед, недовольный тем, что его перебили. – Видела, сколько он читает? Думаешь, случись кургану проснуться, он пройдет мимо?
Женщина вздрогнула, испуганно взглянула на свекра.
Старик вздохнул: слишком уж Макар на мать похож – глаза карие с длинными ресницами. Потому Клавдия любила его больше старшего и, по мнению деда, баловала больше меры.
– Господь с вами, папа!
– Вот тогда и пригодится моя наука, – устало произнес Федор. – Пойми, дочка. Макарке сейчас пятнадцать, а он уже может то, что я только к двадцати усвоил.
Клавдия Ивановна принялась за гречку, проглотив слезы. Федор, казалось, заснул, сидя на табурете, с наслаждением вдыхая терпкий запах цветущей черешни. Беспокойная синица влетела в беседку. Женщина охнула от неожиданности, а птица прыгнула на плечо старика, крутанулась на месте, словно приглядываясь к человеку, и скакнула на руки, лежащие поверх навершия палки.
– Чик-динь! Чик-динь!
Федор приоткрыл глаза. Легкая улыбка коснулась губ старика…
Макар вышел на кухню за «федоровкой». Здесь дым стоял коромыслом – Ковалев задумчиво
