– Дженни, – говорит миссис Тикнер, – ты тоже работаешь с роботами?
– Это не роботы, мама. Сколько раз говорить?
– Я разговариваю с одним из них. Его зовут Эйден.
– Теперь это называется работой? Разговаривать с роботами? Да, я знаю, Ральф. Не с роботами.
– Это было забавно. На самом деле и до сих пор.
– Но уже надоело?
– Эйден начал вести себя немного странно.
– Джен, не думаю, что маме нужно об этом знать.
– Так робот обезумел? Разве его можно обвинять? Мир сошел с ума. Возьми еще селедки.
Внимание мистера Тикнера медленно переключается с телевизора – неработающего, одному Богу известно, что, по его мнению, он смотрел – и останавливается на мне, его угрюмый взгляд немного смущает.
– Пап?
Все ждут, пока он ответит.
– Это Элейн?
– Нет, папа. Это Джен.
– Ральф много рассказывал о вас, мистер Тикнер, – что не соответствует истине, но, насколько я понимаю, люди говорят как-то так.
Отец Ральфа продолжает пристально смотреть, и нестандартный головной убор подчеркивает враждебное выражение его лица.
– Надеюсь, ты ешь цыпленка, Дженни, – говорит миссис Тикнер.
– Ты еще играешь в шахматы, Элейн?
– Я… Я могу сыграть, да.
– Папа, это Джен.
– Мы раньше играли в шахматы.
– Ты играл с Элейн, папа. Элейн… Элейн больше нет в живых.
Пожилой мужчина перевел на сына суровый взгляд, его морщинистое лицо еще больше сжалось от презрения.
– Что за хрень ты несешь?
Встает миссис Тикнер и хлопает в ладоши.
– Ты поиграешь позже. Сначала мы поедим.
Но отец Ральфа уже вытащил шахматную доску и разложил ее между нами на кофейном столике. Потом с грохотом достал банку с шахматными фигурами. Его трясущиеся пальцы выставляют черные фигуры, так что такому отличному игроку, как я, остается выставить белые.
– Сто лет не играла, – чирикнула я.
На доске со стороны мистера Тикнера происходит что-то странное. Задний ряд шахмат в порядке, но там, где должен стоять ряд пешек, пустует восемь квадратов.
– Хорошо. Играйте пять минут, а потом мы будем ужинать.
– Играем! – командует пожилой мужчина.
– Но ваши пешки?
– Играем!
– Он не сумасшедший, – шепчет Ральф. – Ну, в смысле есть немного. Но он думает, что обыграет тебя без пешек.
– Возможно, что и обыграет.
Не обыграет, как выясняется. Не потому что он не лучший игрок в шахматы – очевидно, что так и есть (то есть было) в радиусе мили, – а потому что не может проследить ход собственных мыслей. Игра стихает после серии его неверных ходов, и вскоре мы перемещаемся в столовую, где мистер Ти занимает место во главе стола, все еще – несмотря на несколько попыток снять ее, – щеголяя в шапке-грелке для чайника. То, что Ральф появился в этой своеобразной ячейке общества, становится более или менее понятно.
– Дженни, твои родители еще живы?
– Да. Они живут в Чичестере.
– Ты единственный ребенок, как Ральфи?
Ральфи тяжело вздыхает. Возможно, желание жить у него уже пропало.
– У меня есть сестра. Рози. Она живет в Канаде с мужем и тремя детьми.
Миссис Тикнер не в силах сдержаться:
– У нее трое детей?!
– Три дочери. Кэти, Анна и Индия.
– Ты это слышал? – говорит она своему мужу. – Она говорит, что у ее сестры трое детей. Три девочки. Они живут в Канаде.
Отец Ральфа пожимает плечами.
– Холодная! – восклицает он. – Холодная!
– Что холодное, папа?
– Он имеет в виду Канаду, – говорит миссис Тикнер. – Канада – холодная страна.
Ее муж стучит кулаком по столу, из-за чего подпрыгивает посуда.
– Еда холодная!
Он вскакивает на ноги и неуклюже ковыляет из комнаты.
– Прости, Дженнифер. Он уже не тот человек, каким был когда-то.
Я уже готова рассказать им об отце моей матери, пришедшем к мысли, что он живет в точной копии собственного дома – оригинал украли, – как из коридора доносится недвусмысленный звук мощного и триумфального, долго сдерживаемого пука.
Глаза матери и сына встречаются над столом.
– Ральфи, – вздыхает она. – Что же будет дальше?
Мы возвращаемся в гостиную, где нас ждут кофе и торт.
– Хочешь посмотреть детские фотографии Ральфи?
– О, с удовольствием, – злорадно отвечаю я.
Ральф в ужасе закатывает глаза, но, как я и предполагала, фотографии такие, как и положено. Этот мужчина на удивление не изменился со времени ношения коротких штанишек. Даже на фото из детского сада, где Ральф подстрижен под горшок и держит пластмассового пингвина, его невозможно спутать ни с кем другим. Его мать переворачивает страницу, и я ахаю. Здесь они еще дети, Ральф и Элейн, и качаются на шине, подвешенной к ветке дерева, их лица светятся от беззаботной радости детей шести лет.
Миссис Тикнер снимает очки и промокает глаза бумажной салфеткой.
– Что поделать? – тихо произносит она.
Я беру ее за руку.
– Рада была познакомиться с вами.
– Ты приедешь снова?
– Надеюсь, – говорю я, зная, что не приду, хотя от этой мысли мне почему-то становится грустно.
Уходя, мы обнаруживаем у открытой двери мистера Тикнера, с недоумением вглядывающегося в миллхиллский вечер.
– Он так делает каждый вечер, – говорит его жена. – Там, где он рос, были лошади и повозки. И младший брат. – Она качает головой. – Он не может понять, почему их здесь нет.
Ее щека пахнет духами «Шанель» и тальком.
– До свидания, дорогая. Передавай привет роботам.
* * *В понедельник, придя с работы домой, я обнаружила на коврике у двери обычную кипу почтового барахла: меню доставки пиццы, купоны на микротакси и целую кучу открыток с изображением – сердце загрохотало – красот Коннектикута, на каждой из которых написано по одной букве.
С, Ю, О, Е, Н, П, Т, Ч, А, О, К, Е, Е, Ч, Б, У, Ь, Я.
Том не мог знать, что я терпеть не могу загадки и что я особенно слаба в анаграммах, и особенно трудным решение данной анаграммы делает то, что глаза заволокло пеленой слез.
Но в конце концов загадку я отгадываю.
СинайЖенщина оставляет еще одно тщетное сообщение, которое никто не услышит. Но одна фраза в нем вызывает беспокойство: «Я так рада, что получила от тебя весточку».
Что это значит? «Весточку»? Что я пропустил?
Сегодня вечером в ванной, когда она рассматривает свое отражение на экране планшета, она не плачет. Она выглядит абсолютно – да, абсолютно – радостной. Она ухмыляется, так и сяк перекидывает волосы, даже вульгарно складывает губы. А затем, простите, но Gott im Himmel![18]
Она подмигивает!
Эйден«Приключение» в тайских джунглях становится крайне занимательным. Мэтт отправил туристической фирме серию еще более несдержанных электронных писем – забавно, но каждое из них было озаглавлено фразой «беспристрастно», написанной жирным шрифтом, – конечно, ни одно из них не попадет ни в чью папку «Входящие».
Он резко критиковал «вопиющее пренебрежение, выказанное вашей компанией»; отношение, описанное им как «возмутительный непрофессионализм». Он потребовал «немедленной реакции для исправления неприемлемой ситуации плюс значительную компенсацию, соразмерную потерям, понесенным потерпевшей стороной». Он несколько раз отметил «ужасающие, вызывающие опасения и растущие в количественном отношении» укусы насекомых своей попутчицы (фотографии прилагаются) и упомянул «неизбежный вред, нанесенный
