– В общем, так, мужики, – Камбалин обвел глазами притихшую толпу – селяне аж дышать перестали, ожидая оглашения приговора. – Разбирайте свои берданки и ружья и расходитесь по домам. Ваших мы только поранили, никого не убили, на санях своих по домам развезем, доктора у нас есть – так что зла не держите, себя ругайте, что поверили пришлым большевикам. Им соврать – недорого взять!
– Благодарствуем, ваш бродь, – ему поклонились чуть ли не в пояс, лица всех повеселели, глаза заблестели. И тогда Камбалин решил им сделать царский подарок – они, конечно, на постой войска охотно примут, сегодня в Тушаме, а завтра в Карапчанке, считай, от смерти откупились. Но зачем хозяйства разорять, покормить несколько тысяч человек – не шутка, хотя дичина на жаркое по лесу сама бегает, но ведь хлеб растить здесь трудно – север все же, тайга – ее дарами и живут многие.
– Дадим вам ящик патронов для берданок, неполный, правда, будет теперь чем большевиков приветить, – подарок был не от души, они случайно в обозе оказались, вот и пригодились. И, судя по просветлевшим лицам селян, с постоем проблем не будет – покормят, бани натопят и обиходят от всей души, как самых дорогих гостей – патроны в здешних местах сейчас на вес золота. Да и казненных большевиков разденут до исподнего, опять же в хозяйстве любая тряпка сгодится, чего добру пропадать!
Иркутск,
председатель Иркутского губернского
Военно-революционного комитета
Ширямов
– Обложили нас, как медведя в берлоге! Со всех сторон зашли, суки белые! Обманули, твари!
От лица Зверева можно было прикуривать, настолько оно было красным от едва сдерживаемой бешеной ярости. Командующий ВССА только что примчался от Знаменского предместья, в которое ворвались идущие от Урика каппелевцы. С другой стороны реки, от Иннокентьевской, белогвардейцы несколько раз пытались перейти Ангару, но атаки были какие-то вялые, нерешительные – их легко отражали пулеметным огнем. Но теперь, как выяснилось, все это было гнусным обманом – красноармейцы стянулись к набережной, а удар последовал со стороны Александровского тракта.
Ширямов дрожащими руками вытащил из пачки папиросу – белая картонка прикрывала сверху явную контрреволюцию. Папиросы были читинские, взятые у семеновцев трофеем – на цветной обложке красовалась разъевшаяся вширь морда забайкальского тирана в папахе, и назывались они соответственно – «Атаман». Курить обычную махорку или самосад Ширямов не мог, сильно кашлял от лютой крепости, а такие папиросы запросто, дым душистый и приятный. Вот только перекладывал из распечатанных пачек в переклеенную коробку, чтобы лишний раз не смущать товарищей или постоянных посетителей ревкома.
Даже сквозь стекла слышались глухие звуки отдаленной перестрелки, да несколько громче звучали взрывы – обе враждующие стороны ввели в дело артиллерию. Ситуация сложилась крайне паршивая – Иркутск им не удержать! Никак не удержать, ни при каком раскладе. Новости шли с каждым часом, одна другой тяжелее – с утра удалось связаться с Балаганском, но там оказались белые, их генерал Феофилов сообщил, что партизанской дивизии Дворянова больше нет – вырублена подчистую его казаками. Да еще поведал, что для иркутского ревкома в Александровском централе уже отведены уютные камеры с крепкими запорами.
Еще издевается, сволота!
Узнав о взятии станции Иннокентьевской непонятно откуда взявшимися белыми и осознав, что потеряны склады, с которых не успели доставить столь нужные патроны и снаряды, Ширямов заторопился, приказал ускорить эвакуацию, направив обозы по Якутскому тракту и стараясь не думать о судьбе товарищей, что вчера отправились на Балаганск. Затем он объехал красноармейские части городского гарнизона, стремительно уменьшавшиеся в численности. Дезертирство в них росло прямо на глазах, бывшие колчаковские солдаты, прочитав листовки Каппеля, разбегались, как крысы с тонущего корабля. Только рабочие дружины собирались стоять насмерть, обороняя город, да в казармах 1-го Иркутского советского казачьего полка царил полный порядок, что произвело на председателя ревкома хорошее впечатление, как и заявление казаков, что они будут сражаться.
Днем вдоль набережной началась перестрелка, а затем обухом ударило сообщение – эвакуация на Якутск сорвана, охрана обоза и все коммунисты изрублены в капусту вышедшими из Грановщины казаками в алых лампасах. Спастись удалось немногим, вовремя удравшим верхами. И что худо – более трехсот пудов золотой монеты, треть того, что хранилось в городском казначействе, захвачена этими лютыми врагами революции.
Ох, как худо, хорошо, что золотой запас охраняется чехами, да и в Глазковское предместье они белых не пустят, клятвенно обещал сам полковник Крейчий. И Ширямов верил ему – интервенты хотят убраться поскорее и допустить бои, что разрушат железнодорожные пути, не захотят.
Председатель ВРК чиркнул спичкой, на секунду осветившей сгустившиеся в комнате вечерние сумерки. Жадно хватанул табачного дыма, лихорадочно ища выход из создавшегося положения. Но ничего в голову не приходило, только блестела за окном в лунном свете ледяная гладь Ангары, да горели сотни маленьких огоньков в далеком Глазковском предместье на том берегу. Да на вокзале железнодорожной станции, занятой интервентами, кипела жизнь, дымили паровозы.
«А если того… На ту сторону перебраться, – в голове мелькнула спасительная мысль, Ширямов воспрянул духом, скосив глазом на Зверева. – А на него все спишу, накомандовался, наполеон доморощенный!»
– Мы же их волчат, юнкеров долбаных, в расход пустим и Колчака ихнего, – рык Зверева оглушил председателя ревкома – теперь он знал, что нужно делать.
– Езжай в Знаменское немедленно, фронт по Ушаковке занять нужно не мешкая! И Колчака расстреляй, но тихо, чтоб никто не видел. Не в тюрьме только – уведи к Ангаре, там шлепни и в прорубь спусти. Пусть поищут своего правителя, – Ширямов хохотнул, – а мы объявим, что сбежал. Приказ я сейчас тебе напишу. Да, вот еще – хрен с юнкерами, не трогай, пусть живут, щенки! Сам понимаешь, проблемы с чехами не нужны, массовый расстрел не поймут, а золотишко-то у них! Через неделю 30-я дивизия здесь будет, вот тогда другим языком говорить с ними станем!
– Сам адмирала шлепну, пусть по воде плавает, как дерьмо в проруби! Ты приказ пиши, мне в Знаменское успеть нужно!
Глава пятая
5 февраля 1920 года
Иркутск,
бывший Верховный правитель России
адмирал Колчак
Адмирал сидел на железном табурете, накинув на плечи шинель, – он озяб, в камере было холодно, изо рта валил пар. Иногда Александр Васильевич доставал из серебряного портсигара папиросу с длинным картонным мундштуком (их оставалось все меньше и меньше) и тогда медленно курил, прислушиваясь к доходящим до него звукам стрельбы, которая началась еще до полудня.
Вначале редкая и глухая, на отдалении, но с каждым часом перестрелка становилась все ожесточеннее и громче – бои шли уже где-то неподалеку, в
