Эндайа, сидевший рядом с Леандро, с подозрением смотрел на женщину за стеклом.
– Мне кажется, мы теряем время, сеньор, – сказал он. – Дайте мне час, и я вытащу из нее все, что ей известно.
– У тебя было достаточно времени. Праздник бывает не каждый день. Занимайся своим делом, а я займусь своим.
– Да, сеньор.
Вскоре появился врач. Леандро выбирал его тщательно. С благообразной внешностью семейного доктора, любезный пожилой сеньор с пенсне на носу и усами, подобающими ученому, казался добрым дядюшкой или милым безобидным дедушкой. Перед таким человеком не постеснялись бы раздеться даже монахини. Позволив его мягким теплым пальцам ощупывать свои интимные места, они лишь закатывали бы глаза и шептали в благочестивом экстазе: «У вас легкие руки, доктор».
Он не был дипломированным врачом, хотя никому не пришло бы в голову в этом усомниться, особенно когда доктор, в хорошем сером костюме, шел с саквояжем, прихрамывая, как ветеран войны. Он был химиком. Одним из лучших. Леандро наблюдал, как он заботливо помогал Ариадне лечь в постель, заворачивал рукав и щупал пульс. Шприц был маленьким, а иголка такой тонкой, что женщина ничего не почувствовала. Леандро улыбнулся, увидев, как взгляд Ариадны затуманился и ее тело обмякло. Через несколько секунд она погрузилась в глубокий наркотический сон длительностью часов шестнадцать или больше, поскольку речь шла о женщине хрупкого сложения. Она будет нежиться в волнах покоя, без сновидений, в состоянии полного забытья и блаженства, которые постепенно, день за днем, будут вонзать отравленные когти в ее внутренности, вены и мозг.
– Лекарство не убьет ее? – спросил Эндайа.
– В умеренной дозе – нет, – ответил Леандро. – По крайней мере, не теперь.
Доктор сложил инструменты в саквояж, укрыл Ариадну одеялом и покинул спальню. Поравнявшись с зеркалом, он поклонился с подчеркнутым почтением. Леандро услышал за спиной нетерпеливое сопение Эндайа.
– Что-нибудь еще? – осведомился он.
– Нет, сеньор.
– В таком случае я выражаю признательность, что ты доставил ее живой и невредимой, однако больше тебе тут нечего делать. Возвращайся в Барселону и найди Алисию Грис.
– Скорее всего она мертва, сеньор…
Леандро резко обернулся:
– Алисия жива.
– При всем уважении, откуда вы знаете?
Леандро посмотрел на него, как на тупую скотину в загоне, почти лишенную разума.
– Просто знаю.
6Алисия открыла глаза в комнате, залитой неярким теплым светом свечей. Почувствовав жажду, подумала, что покойница не может так сильно хотеть пить. В следующее мгновение она увидела лицо человека с седыми усами и бородой, сидевшего около кровати и смотревшего на нее сквозь стекла круглых маленьких очков. Чертами он отдаленно напоминал лик Господа, изображение которого Алисия видела в одной из книг по катехизису, когда жила в приюте.
– Вы спустились с неба? – спросила она.
– Не обольщайтесь. Я родом из Матадеперы.
Доктор Солдевилья взял ее за руку и, глядя на часы, сосчитал пульс.
– Как вы себя чувствуете?
– Очень хочется пить.
– Понимаю, – кивнул он, не пошевельнув пальцем, чтобы сделать ей питье.
– Где я?
– Хороший вопрос.
Доктор отвернул простыни, и тотчас его руки легли Алисии на живот.
– Я надавливаю тут, чувствуете?
Она кивнула.
– Больно?
– Пить хочется.
– Знаю. Но придется потерпеть.
Прежде чем снова укрыть пациентку, доктор Солдевилья скользнул взглядом по шрамам, оплетавшим бедро безобразной темной паутиной. Алисия уловила в его глазах плохо скрытый ужас.
– Я оставлю вам лекарство для ноги, но принимайте осторожно. Вы пока очень слабы.
– Я привыкла к боли, доктор.
Он вздохнул и снова укутал Алисию.
– Я умру?
– Не теперь. Понимаю, что мой совет прозвучит глупо, но попытайтесь расслабиться и отдохнуть.
– Как на каникулах?
– Вроде того. Во всяком случае, попробуйте.
Доктор Солдевилья встал, и Алисия услышала, как он что-то прошептал. Из тени появились фигуры, обступив кровать со всех сторон. Алисия узнала Фермина, Даниэля и Беа. С ними находился старик с пухом на голове и ястребиным взглядом. У нее возникло ощущение, будто она знала его всю жизнь, однако имени его вспомнить не удавалось. Фермин шептался с доктором Солдевильей. Даниэль улыбался, словно у него камень с души свалился. Стоявшая рядом с мужем Беа смотрела на Алисию с подозрением. Фермин опустился на колени около кровати и положил руку на лоб Алисии.
– Вы уже дважды чуть не умерли, по-моему, хватит. У вас лицо как у покойницы, но в остальном, как я вижу, все нормально. Как вы себя чувствуете?
– Пить хочется.
– Быть не может. Вы получили не менее восьмидесяти процентов жидкости из моей системы кровообращения.
– Пить нельзя, пока полностью не пройдет анестезия, – вмешался доктор Солдевилья.
– Это пустяки, вот увидите, – подхватил Фермин. – Последствия анестезии улетучатся мгновенно, как юные годы семинаристов: бедрами туда-сюда, и нет их.
Доктор Солдевилья бросил на него испепеляющий взгляд.
– Если вас не затруднит, постарайтесь не утомлять пациентку, болтая непристойности.
– Я буду нем как могила, – заверил Фермин, перекрестившись для пущей убедительности.
Доктор Солдевилья заскрипел зубами.
– Я приду завтра утром. До тех пор вам лучше подежурить около нее по очереди. При малейших признаках лихорадки, воспаления или заражения зовите меня. В любое время. Кто дежурит первым? Только не вы, Фермин, вижу, что вы уже навострились.
Беа выступила вперед.
– Я остаюсь, – заявила она. – Фермин, я оставила Хулиана с Софией, но мне неспокойно, поскольку он легко обведет ее вокруг пальца. Я вызвала Бернарду, чтобы она пришла к нам и присмотрела за ребенком. Вы можете занять спальню. Чистые простыни я положила на комод, а Бернарда знает, где что находится. Даниэль поспит на диване.
Молодой человек покосился на жену, но промолчал.
– Не беспокойтесь. Баловник заснет как сурок. Капелька коньяка с медом, размешанная в молоке, творит чудеса.
– Не вздумайте спаивать моего сына! И сделайте одолжение, не рассуждайте о политике с ребенком, так как он потом повторяет дословно.
– Как прикажете. Постановлено перекрыть поступление информации sine die[66].
– Беа, не забывайте колоть антибиотики. Каждые четыре часа, – напомнил доктор.
Фермин улыбнулся Алисии:
– Не бойтесь. У доньи Беа, хотя она сегодня и пребывает в воинственном настроении, руки легкие, как у ангела. Поскольку ее сеньор отец страдает диабетом, а эта болезнь не фунт изюма, она колет совсем нечувствительно, чему позавидовали бы бесшумные москиты Нила, или как там называются бестии, которые водятся в тех краях. Она научилась делать уколы в детстве, так как никто в семье не отваживался браться за шприц, и теперь лечит всех нас, включая и меня.
