Глаза, убитые тьмой и подернутые белесоватой пленкой, казались незрячими. И эти глаза лихорадочно искали того, кто спустился на дно адского колодца. Призрак – куча лохмотьев, прикрывавших мешок с костями, измазанный засохшей кровью, грязью и мочой – ухватился за прут решетки и силился подняться. Существо действовало одной рукой. Вместо другой у него был воспаленный загноившийся обрубок. Существо прилипло к решетке, словно обнюхивая гостя. Неожиданно оно улыбнулось, и Даниэль понял, что существо заметило у него пистолет.
Даниэль перепробовал несколько ключей из связки, прежде чем нашел нужный, подходивший к замку. Он открыл камеру. Существо в клетке выжидательно смотрело на него. Даниэль узнал в нем жалкую тень человека, которого привык ненавидеть в течение последних лет. От его королевской стати, высокомерия и горделивой осанки не осталось и следа. Некто или нечто постаралось уничтожить в нем все человеческое, кроме желания вечной темноты и забвения. Даниэль вскинул пистолет и прицелился ему в лицо. Вальс ликующе засмеялся.
– Ты убил мою мать.
Вальс закивал и обнял его колени. Единственной рукой он вцепился в пистолет и направил ствол себе в лоб.
– Пожалуйста, пожалуйста, – со слезами пробормотал он.
Даниэль надавил на спусковой крючок. Зажмурившись, Вальс прижался к дулу лицом.
– Посмотри на меня, сукин сын.
Вальс открыл глаза.
– Объясни, почему?
Вальс бессмысленно улыбнулся. Половина зубов у него выпала, десны кровоточили. Даниэль отстранился и почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Он прикрыл веки и вызвал в памяти личико Хулиана, безмятежно спавшего в своей комнате. Отвел оружие и открыл барабан. Высыпав пули на замызганный пол, Даниэль оттолкнул от себя Вальса.
Вальс наблюдал за ним в замешательстве, затем впал в панику и принялся собирать пули, протягивая их Даниэлю на дрожащей ладони. Даниэль забросил оружие в глубину камеры и сгреб Вальса за воротник. Искры надежды вспыхнули в полуслепых глазах. Ухватив его покрепче за шиворот, Даниэль вытащил пленника из камеры и поволок вверх по лестнице. Добравшись до кухни, пинком распахнул дверь и вышел из дома, не выпуская из рук Вальса, который брел, спотыкаясь, сзади. Даниэль не смотрел на него и не сказал ему ни слова. Лишь протащил бывшего министра по аллеям парка до металлических ворот. Даниэль открыл их ключом, который нашел на связке, отобранной у сторожа.
Вальс испуганно заскулил. Даниэль вытолкнул его на улицу. Тот упал на землю, и Даниэль снова подхватил его под локоть и заставил подняться. Сделав несколько шагов, Вальс остановился. Даниэль пнул его, вынуждая идти дальше. Непрерывно подталкивая, Даниэль довел Вальса до площади, где уже замер в ожидании пассажиров первый синий трамвай. Светало, и по небу над Барселоной расходились легкой паутиной розовые облака, зажигая вдалеке море. Вальс с мольбой рухнул перед Даниэлем на колени.
– Ты свободен, – сказал Даниэль. – Убирайся.
Дон Маурисио Вальс, светоч своего времени, хромая, поплелся вниз по бульвару. Даниэль стоял неподвижно и смотрел ему вслед, пока его силуэт не слился с сероватыми рассветными сумерками. Потом Даниэль забрался в совершенно пустой трамвай и сел на скамейку в глубине салона. Прислонившись лбом к стеклу, он закрыл глаза. Вскоре Даниэля сморил сон, и, когда контролер разбудил его, сияющее солнце разогнало облака на небе, и Барселона пахла свежестью.
– Куда едете? – спросил контролер.
– Домой, – ответил Даниэль. – Я еду домой.
Вскоре трамвай заскользил вниз по склону, и Даниэль посмотрел на горизонт, начинавшийся где-то у подножия утопавшего в садах бульвара. Он чувствовал, что душа очистилась от злобы. Впервые за много лет Даниэль проснулся с воспоминанием, которое бережно сохранит до конца дней: ему приснилось лицо матери, навсегда оставшейся юной женщиной. Он сам теперь был уже старше нее.
– Исабелла, – прошептал он. – Как жаль, что я не успел узнать тебя.
6Говорят, Вальса видели у входа в метро, и он спустился вниз в поисках туннелей, словно стремился вернуться в ад. Люди, обратив внимание на грязные лохмотья и почуяв смрад, исходивший от изможденного тела, брезгливо старались держаться подальше и притворялись, будто не замечали его. Он сел в поезд и забился в угол вагона. Никто не приближался к нему, не смотрел в его сторону и не пожелал признаться впоследствии, что видел Вальса.
Говорят, человек-невидимка рыдал и кричал в вагоне, умоляя кого-то сжалиться и убить его, но люди избегали даже встречаться взглядом с таким отребьем. Якобы он бродил весь день по туннелям метро, пересаживаясь с поезда на поезд, и подолгу стоял на перронах в надежде, что очередной состав провезет его сквозь замысловатый лабиринт, скрытый под Барселоной, и умчит дальше, в небытие.
Говорят, что вечером, когда один из этих проклятых поездов прибыл на конечную остановку, нищий отказался выходить и не подавал виду, что слышит увещевания контролера и начальника станции. Те вызвали полицию. Приехавшие стражи порядка вошли в вагон и обступили нарушителя, однако на их приказы он тоже не реагировал. Тогда самый смелый полицейский рискнул подойти к нему вплотную, прикрыв ладонью рот и нос, и слегка ткнул стволом пистолета. От толчка бездыханное тело свалилось на пол, служившие ему одеждой лохмотья раскрылись, обнажив то, что все приняли за труп, уже начавший разлагаться.
Никаких документов, удостоверявших личность, при нем не обнаружили, кроме фотографии неизвестной молодой женщины. Офицер полиции забрал портрет Алисии Грис и хранил его много лет в картотечном шкафчике в отделении. Он искренне верил, что сама смерть оставила свою визитную карточку в руках горемыки перед тем, как отправить туда, где его ждало вечное проклятие.
Похоронные службы забрали труп и увезли в морг, где заканчивали земной путь нищие, неопознанные тела и одинокие люди, с которыми городу приходилось прощаться каждую ночь. На закате двое носильщиков засунули покойника в парусиновый мешок, впитавший запах сотен мертвецов, совершивших в нем свой последний путь, и забросили в кузов грузовика. Машина двинулась вверх по старому шоссе, извивавшемуся серпантином вокруг крепости Монтжуик, темной громадой выделявшейся на фоне горевшего огнем моря и сонма ангелов и духов города мертвых. Казалось, мраморные фигуры специально собрались, чтобы нанести покойнику последнее оскорбление по дороге к общей могиле, куда нищий, человек-невидимка, в другой жизни отправил стольких людей, даже не запомнив их имен.
На краю общей могилы
