Я зевнула, прошла к зеркалу, убрала волосы, чтобы во сне не мешались, и решительно объявила, что пора спать.
Серые глаза посмотрели вопросительно, и я кивнула на кровать.
— Да, здесь. Со мной. Ложись.
На его лице мелькнула и вновь намертво приклеилась та дурацкая фальшивая улыбка. Ужасно неуместная, особенно после того, что я видела днём в лесу.
Он встал, и, я думала, пойдёт к кровати исполнять мой приказ. А он зачем-то направился ко мне.
Он был низким для юноши, мы оказались одного роста. Раньше я это как-то не замечала, сейчас, когда он остановился почти вплотную ко мне — с этой его спокойной улыбкой и тщательно скрытыми эмоциями во взгляде, — рост бросился в глаза. Я привыкла, что мужчины надо мной возвышаются — даже для женщины я довольно низкая.
Он поймал мой изумлённый взгляд, склонил голову — лучше не стало — а потом и вовсе снова встал на колени, склонившись почти к моим ногам.
Я заподозрила какой-то южный ночной ритуал. Ну, мало ли, как они у себя спать ложатся? Может, целые церемонии? Я же никогда не видела.
Но когда он снова встал и принялся неторопливо меня раздевать, проводя нежными ловкими пальцами по ключице, плечам — я, наконец, поняла. Меня бросило в жар и холод одновременно, когда его руки добрались до груди, я не выдержала. Отшатнулась — резко, ошеломив его. И схватила первый попавшийся под руку тяжёлый предмет — книгу. Совершенно зря, защищаться уже нужды не было — мальчишка снова упал к моим ногам, совсем неопасный и абсолютно беззащитный.
Ну хоть ныть не стал, только:
— Простите, госпожа. Я неверно понял ваш приказ. Жду ваших указаний.
Ждёт он… Чего он там неверно понял? Приказала же в кровать лечь. А..? Ага. Дьявол, наложник же. Неужели другие хозяева в свою постель его укладывали только для этого?
Ха, а мне самой пришло бы в голову с ним просто спать, если бы не обряд?
Я устало вздохнула, отложила книгу. Поёжилась и ткнула пальцем в постель.
— Ложись.
Он мгновенно поднялся и юркнул в кровать, свернувшись на покрывале калачиком.
Я потянулась к завязкам нательной рубашки и, словно между прочим, поинтересовалась:
— А у вас на юге принято спать одетыми и не укрываясь?
Серые изумлённые глаза снова взглянули на меня — так, что я на минуту заподозрила, может, он не очень хорошо наш язык знает? Говорит вроде правильно, только с лёгким акцентом. Ну мало ли…
Но, когда я забралась под одеяло, он лежал рядом, без своих туник-шаровар, близко, и аккуратно меня не касаясь.
— Да спать, спать мы будем, — не выдержала я. — И ещё раз ко мне полезешь без разрешения — пристукну. Понял?
— Да, госпожа, — прошелестел он.
— Ну тогда спокойной ночи, — я подоткнула подушку, поудобнее устраиваясь. — Хотя нет, погоди. Как тебя зовут?
— Как прикажет госпожа, — а он лежал, не шевелясь, очень-очень напряжённо.
— Госпоже лениво играть в угадайку, — раздраженно отозвалась я. — Отвечай.
— Все хозяева называли меня по-разному, — тихо произнёс он после паузы.
— И как чаще всего? — странные традиции на этом юге…
— Амани.
— И это значит?.. — я приподнялась на локте, чтобы лучше его видеть.
Он смотрел в потолок, лицо совершенно спокойное, без этой идиотской улыбки. Хорошо.
— Желание.
— Логично, — хмыкнула я, оглядывая его тягучим, томным взглядом. — Но тебе же дали имя при рождении? Какое?
Взгляд он принимал с потрясающим спокойствием — без лишних ужимок, которые можно было бы ждать от гаремного наложника. Очень хорошо.
— Я не помню его, госпожа. Простите.
Я не удержалась, подцепила прядь его волос. Да, мягкие.
— Ален. На нашем языке это значит «красивый». Тебе нравится?
— Да, госпожа, — спокойно ответил он. Впрочем, если бы я предложила те же Дезире, Амадея или Аиме, ответ наверняка был бы тот же. «Всё, что угодно, госпожа». Вроде как ему всё равно.
— Значит, будешь Аленом, — решила я. — Мне нравится это имя. Хорошее, — и никто из моих знакомых его не носит.
— Я счастлив доставить госпоже удовольствие.
Угу.
— А до этого, когда раздевал, тоже удовольствие пытался доставить? — поинтересовалась я.
Он наконец-то взглянул на меня — быстро, изучающе.
— Простите меня, госпожа, я ещё не знаю ваших привычек. Если вы скажете, что мне нужно делать, я это исполню и постараюсь сделать мою госпожу счастливой.
Звучит многообещающе.
— Ну конечно ты не знаешь моих привычек, — проворчала я, укладываясь удобнее. — Ты же был слишком занят умиранием. Не делай так больше.
— Простите, госпожа. Я ничтожно молю о прощении и жду дальнейших указаний.
— Спи уже.
Засыпая, я подгребла его к себе — ещё удивилась во сне, почему мой игрушечный заяц вдруг такой тёплый и пахнет вербеной.
«Заяц» уютно сопел мне в шею и не сопротивлялся.
* * *Утром, когда я принимала ванну, он взялся прислуживать. Я никому не позволяла мне помогать во время водных процедур. Это, оказывается, удивительная уязвимость — когда ты обнажена и заперта в объятьях воды с лепестками роз и маслом фиалки. После обряда мне было мерзко от одной мысли, что кто-то увидит меня раздетой, беззащитной — снова. И на мальчишку, уже одетого и даже умытого — когда успел-то, я вставала, он ещё дрых! — тоже сначала смотрела волком. И засмотрелась — он ловко управлялся с флакончиками-притираниями, а потом ненавязчиво сидел на коленях в углу, пока я отмокала.
Так что прогонять его не стала. Зачем — всё равно его присутствие не ощущалось, пока я волосы мыть не принялась. Вот тут взгляд будто плетью ожёг.
Он наверняка думал, что не вижу, и, когда я неожиданно обернулась и откинула мокрые волосы, не успел отвернуться.
Я подхватила его взгляд, не отпуская, заставляя смотреть, и медленно встала. Ванны хватило, чтобы закрыть меня до бёдер — я это знала, и меня трясло от страха и злости. Но вместо ругани, я только угрожающе просипела:
— Ну как я тебе? Нравлюсь?
Он мягко перетёк с коленей на ноги, выпрямился и, подойдя — не отводя взгляда, — подал мне полотенце.
— Да госпожа. Но вы мы замёрзнете. Позвольте мне…
Я ошеломлённо дала себя завернуть, и только потом, придя в себя, обиженно вздохнула:
— Угу. Очень тонкий намёк на то, что мне лучше никому себя не показывать.
Ловкие руки замерли на моих бёдрах, послав волну жара к лобку.
Он поднял голову, снова встречаясь со мной взглядом.
— Моя госпожа прекрасна.
Я застонала. Ну уж лгать-то мог бы и искусней!
— Всем хозяйкам так говорил?
Он опустил взгляд, укрытые полотенцем руки снова заскользили по моему телу.
— Не каждая была прекрасна.
Я хрипло выдохнула и, подчиняясь желанию, подалась назад — он перешёл с полотенцем мне за спину — и нашла губами его губы.
Де-э-э-эмоны! Меня пронзило в оргазме от одного лишь поцелуя. Я задыхалась и всё равно не могла оторваться.
Вот оно, оказывается — небо в алмазах!
А он
