Я стояла, положив руки ему на плечи, опираясь. И боролась с диким, невозможным желанием, понимая, что ещё не время, я ещё не готова на… большее.
А он, словно читая мои мысли, не делал шага навстречу.
— А ты, оказывается, сильный, — выпалила я так тоненько и изумлённо, что он улыбнулся — быстро, но снова искренне.
Я отпрянула. Поскорее схватилась за одежду.
— Ты хотел в лес, да? Поедем сейчас. А то после обеда, — я бросила беглый взгляд в окно, — гроза будет.
Он тоже удивлённо покосился в окно — на небе не было ни облачко. Склонил голову.
— Как пожелает госпожа.
У меня впервые тогда мелькнуло: «А что желаешь ты?».
* * *Я снова захватила корзинку для пикника, и мы завтракали (или всё-таки обедали?) на той же поляне в лесу. Молча.
Он явно вознамерился вести себя как образцовый раб и прислуживать при первой же возможности. Ожидаемо — если он действительно боялся возвращаться в свою школу на юге, как я грозила, то должен был делать всё, чтобы я не захотела его отпускать.
Я уже не хотела. Мне нравилось смотреть, как танцуют его пальцы, пытаясь справиться с незнакомыми для него столовыми приборами, как ловко он разрезает мясо или шинкует на весу овощи — с ножом у него проблем не возникло. Ну, ножами, очевидно, и на юге пользуются. А вообще, забавно было подглядывать за его смущением — он явно пока не разбирался в наших застольных традициях, но очень хотел выглядеть красиво и уместно. Мне же нравился сам процесс его изучения вилки, например. Я и пальцем не шевельнула, чтобы ему помочь. Зачем — так же интересней.
А вот кормить себя с вилочки не дала. Оно, может, и эротично, но глупо. И хватило одного сердитого взгляда, чтобы он это понял и красиво обыграл, чтобы отвлечь моё внимание. Но улыбался искренне-фальшиво (как у него получалось?).
И как у него получалось делать из еды целое представление?
После полудня небо начало сереть постепенно сгущающимися облаками, и мы торопливо засобирались домой. Скакали потом по лесу наперегонки с ветром и успели зайти внутрь до того, как первые капли упали на землю.
Весь остаток дня — удручающе дождливого — я сидела за переводами в библиотеке, а Ален смотрел в окно там же, стоя на коленях и с живым интересом наблюдая за дождём. Неужели у них на юге и грозы другие?
Пару раз я ловила его взгляд, но делала вид, что не замечаю. А позже, уже вечером, когда ушла отдавать распоряжение насчёт ужина, поймала мальчишку, склонившегося над моим переводом.
— Что, тоже историей увлекаешься?
Он не вздрогнул — только поднял на меня серые блестящие глаза и фальшиво улыбнулся.
— Как пожелает моя госпожа.
Я выпустила ручку, и дверь с лёгким хлопком закрылась.
— Даже так? А если госпожа прикажет, — я подошла к нему почти вплотную, такому красивому в ореоле света от свечей на столе. — Прикажет тебе выбрать из этих книг, — я кивнула на шкафы, — то, что нравится именно тебе?
Он посмотрел на стеллажи. На меня, почти прижавшуюся к нему. И сказал, чуть нахмурившись:
— Простите, но я не понимаю, чего хочет моя госпожа.
Я схватила его за подбородок, заставляя смотреть только на меня. Мне так хотелось, демоны его забери!
— Осторожнее. Я не люблю повторять. И я хочу, чтобы ты выбрал книгу себе по вкусу. Раз уж ты умеешь читать. Мне не нравится, что ты сидишь и таращишься в окно, это раздражает, — тут я покривила душой, ничуть не раздражало. Но захотелось мне так сказать!
— Какую книгу я должен выбрать? — он не сделал попытки освободиться или отпрянуть.
— Которая тебе нравится, идиот, — прошипела я, начиная раздражаться.
Он моргнул — пушистые длинные ресницы бросили тень на скулы.
— Простите, госпожа. Но я не понимаю, чего вы хотите.
Да-да-да…
Я сжала его подбородок — наверняка следы от моих ногтей останутся.
— У тебя плохо с повиновением, мальчик? Я, конечно, не ваши учителя-палачи, но тоже кое-что могу. И поверь, если я сейчас рассержусь, тебе это очень, очень не понравится, — никакого отклика в глазах. Ни страха, ни желания исполнять приказ, ни презрения. Ничего.
Я грубо подтолкнула его к шкафу и прошипела на ухо:
— Когда вернусь, ты уже выберешь себе три книги. И попробуй только ослушаться!
А, идя, на кухню, рассматривала пальцы, которыми его касалась, и не могла отделаться от совершенно справедливой мысли: «Ну и зачем всё это?» У рабов нет пристрастий, нет любимых дел, нет любимых книг — это все знают. Особенно у таких вот уникальных, ценных рабов. Рабы не люди, у них нет свободы выбора. Зачем мне хочется видеть его человеком?
И отлично понимала, что когда вернусь, он будет стоять на коленях у шкафа, опустив голову, бормоча извинения. Потому что и впрямь не понимает, чего я хочу.
А всё его улыбка. Искренняя, красивая улыбка, которой мне он не улыбается! Человеческая.
Может, и хорошо, что он всего лишь раб, наложник. Человек бы меня ненавидел.
О каких глупостях, демоны меня забери, я думала!..
Когда я вернулась, Ален стоял на коленях у шкафа. Рядом с ним лежали три фолианта — что-то по этикету, что-то с куртуазными песнями, сказками и прочей чушью, и написанный когда-то мной трактат о магических когнитивных процессах.
Старясь сохранить лицо, я прошла к столу, отодвинула переводы, поставила поднос. И, не глядя, позвала:
— Давай ужинать.
А, когда он отнёс к комоду письменные принадлежности и книгу с моей работой, не выдержала и добавила:
— Ну, теперь я точно знаю, что читать на нашем языке ты умеешь.
Улыбка промелькнула почти незаметно, а, я, рассматривая его в вечернем сумраке, подумала, что он наверняка умеет ещё и петь, играть на чём-нибудь и танцевать.
Надо будет приказать. Это должно быть красиво.
* * *Я начинала понимать, почему его брали в постель только для услужения. Ночь уже перевалила за середину — я чётко видела луну в окно сквозь щель занавесок балдахина. За середину, за полночь, а я не могла заснуть. Глаза слипались, но стоило их закрыть, тут же перед внутренним взором возникали волнующие картинки непристойного содержания. Я убеждала себя, что влечение и похоть фальшивы, как и неискренняя улыбка, что всё это действие заклинания. Я же бывшая ведьма, я же знаю, как действуют заклинания! Дело принципа, наконец — я ему не сдамся! И на самом деле я не хочу чувствовать его руки, губы у себя на груди, животе, внизу живота…
Я правда не хотела, я даже обряд вспоминала, от этого было мерзко, но заснуть не помогало.
Я возилась из стороны в сторону, твёрдо дав себе
