— А жениться он, случайно, собирается не на той самой подруге?
— Бинго!
— Ему же хуже.
Следующие пару минут мы молча жевали пиццу и переглядывались.
— И что ты хотела узнать?
Вопросов было много, очень много, но я совершенно не знала, с какого начать.
Ник понимающе улыбнулся, увидев мою растерянную мордашку.
— Озвучь все, а мы разберемся.
А это идея.
Я села поудобнее, подалась вперед и выставила перед собой раскрытую ладонь левой руки. После чего принялась перечислять вопросы и загибать пальцы.
— Почему К’Аури назвал тебя изгоем? Почему ты не хочешь заводить семью и иметь детей? Что за случай с тобой произошел, за который З’Ерн не может себя простить? Как тебе удалось деактивировать воздействие метки? Это ведь какой-то корень, да? Почему она вообще вышла такой яркой? Как удержать эти желания под контролем? Что означает слово «шаери»? — Я замерла, переводя дыхание.
Пальцы давно закончились, а вопросов было так много.
— Это все?
— Эта Мээрин? У тебя с ней был роман?
Вместо ответа Ник вручил мне полный бокал.
Как-то незаметно мы выпили бутылку, и мужчина уже откупоривал вторую.
— Первые два вопроса связаны, — произнес он, откладывая штопор в сторону и доливая вино в свой бокал. — Хотя, по сути, они все связаны, но первые два особенно. Один вытекает из другого. Я не буду заводить семью, потому что изгой. Я таким родился, — спокойно произнес Ник.
Я затаила дыхание, ожидая продолжения.
«Неужели сейчас все узнаю?»
От нетерпения аж пальцы свело.
— Наш мир, мир двуликих, отличается от обычного, хотя мы во многом похожи. У нас есть зверь, хищник, вторая ипостась. Обычно она дремлет внутри, практически не влияя на ход событий, и получает полную свободу во время оборота. А еще необходимо одобрение зверя для создания семьи. Чаще всего это равнодушие, немое согласие. Крайне редко встречаются две другие разновидности: полное восприятие, означающее идеальное, сильное потомство, или полная антипатия. Обычно это два случая из тысячи. Мои родители попадают как раз в эту пару.
Ник взъерошил волосы, не отрывая взгляда от пламени в камине.
— Это была любовь с первого взгляда у человека и ненависть у зверя. Я ведь говорил тебе, что мы жили вне резервации, что нас не приняли. Отцу пришлось отказаться от зверя, заблокировать его, чтобы он не взял верх и не убил маму.
— Господи.
— Кирк З’Ерн — старший брат моего отца по матери. Он предупреждал, что это добром не кончится, что родители обречены на муки. Но они ослушались. Это не блажь, не игра. Я вырос в любящей семье и видел, как они друг к другу относятся. И сейчас вижу. Но что им пришлось ради этого вынести… Мой брат родился нормальным хищником, и казалось, что удалось преодолеть проклятие зверя… Пока не родился я.
— Но ты же тоже хищник, — не выдержала я.
— Хищник. Несуществующий подвид, можно сказать, альбинос нашего мира… Мой отец ягуар, мои братья ягуары, как и вся семья. Светловолосые и кареглазые. А я…
— Пантера, — тихо закончила, рассматривая темно-русые волосы, которые сейчас казались совсем черными, и ярко-зеленые глаза.
— Пантера, — кивнул Н’Ери. — Побочная ветвь… Мои дети будут людьми. И именно поэтому я отказался от идеи завести семью. Уже давно.
Я закусила губу, пытаясь прогнать подступающие слезы.
Как так можно? Как можно гноить ребенка только потому, что он родился другим?
— Мой вопрос, — вдруг произнес Ник. Он, в отличие от меня, расстроенным не был. Наверное, за пятьдесят лет можно смириться с собственным несовершенством. — Когда, где и с кем ты в последний раз спала?
— С тобой, — буркнула я и тяжело сглотнула.
— Перефразировать по-другому? — плотоядно улыбнулся он. — Когда, где и с кем у тебя был последний секс, Виктор-р-рия?
Молчание затянулось. Прищурившись, я пожевала губу и сухо поинтересовалась:
— Тебе не кажется, что это слишком личный вопрос?
— Ты ведь тоже задаешь личные вопросы. Касаешься тем, которые я ни с кем не обсуждаю.
— Почему бы тебе не спросить о чем-нибудь другом? Любимый фильм, актер или еще что-то?
— Вика, — оскалился Ник, — тратить свой вопрос, на который ты обязана отвечать честно и прямолинейно, на подобную мелочь — крайне глупо. Я хочу узнать твои тайные мысли, чувства и желания. Когда еще ты будешь со мной так откровенна, как сейчас?
— А если я откажусь отвечать?
— Сделка аннулируется.
— Но ты обещал ответить на все мои вопросы без этих игр, — возмутилась я.
— На два же я ответил.
— Шантажист, — процедила тихо, но возразить было нечего.
— Я же не играю с тобой на раздевание. Один вопрос — один предмет гардероба. Вот это шантаж. А так у нас просто разговор, обмен информацией.
— Хорошо. Макс Круглов, шесть месяцев назад, — с вызовом ответила я, но на последнем пункте все-таки запнулась. — Его машина.
И с каким-то маниакальным удовлетворением смотрела, как вытянулось от удивления лицо хищника, как слегка расширились глаза. Правда, чувство триумфа длилось недолго.
— Круглов? Айтишник? — недоверчиво переспросил Н’Ери. — Прыщавый двадцатилетний пацан в клетчатой рубашке и потертых джинсах?
— Ему двадцать четыре, — возразила, покрываясь с ног до головы краской смущения.
— Измайлова, ты шутишь? Ты и он?
«Если бы».
— Не шучу. Я и он.
О том самом позорном дне в моей жизни вспоминать не хотелось. Я и не вспоминала, надежно спрятав этот эпизод в глубине сознания. Пока Ник своим любопытством не заставил меня вытащить его на свет божий.
Н’Ери некоторое время молча меня разглядывал, будто силясь понять, как я докатилась до такой жизни.
— В машине? — уточнил он, когда тишина стала невыносимой.
— Угу.
— У него же шестерка, если я не ошибаюсь?
И взгляд такой невинный, что хоть вой. А я вдруг вспомнила неудобный салон, потертые чехлы винного цвета, скрип, покачивание рессор и восторженный шепот Макса.
Больно, обидно, стыдно. Злость
