Лейла же постоянно возвращалась к теме Марка и как поступить, чтобы его увлечь.
– У всех есть своя мотивация, – без особой нужды доказывала она. – Главное до него достучаться, сказать что-то такое, чтобы он проникся, прозрел. Он вообще что за человек?
– В двух словах не рассказать, – пожал плечами Лео. – Папаша от них свалил, когда ему было, кажется, одиннадцать. Марк искренне любит свою мать, они очень близки. Сметлив, тут ему не откажешь. Приударяет по «дури», во всяком случае, приударял. В книжке, правда, сказано, что он все это «миновал и забыл». Но если это правда, то я сбрею с себя волосы и выкурю.
– В зале ожидания он, я заметила, пил все подряд.
Лео даже не удивился, когда узнал, что Марк с Лейлой уже знакомы и что он, наверное, охмурял ее своими волшебными фокусами. Сейчас это как-то снова взбрело на ум.
– В том фокусе, Лейла, на выбор тебе была всего одна карта. Того валета он скорее всего припрятал еще перед началом.
– Никто и не говорит, что это было волшебство, – заметила Лейла, – зато иллюзия сама по себе хороша. Ловкость рук – я даже не знаю, как оно у него получалось.
Как же. Сноровка. Кураж. Нахальство. У Марка и того и другого было в достатке, по крайней мере когда они тусовались вместе. Подурковать да порезвиться – это все про него. С ним всюду находился пожарный лаз на крышу; всюду, где надо, он стучался в окно закрывающейся пиццерии и, глядя из-за стекла с собачьей преданностью, говорил: «Кусочка-другого не найдется? Можно и холодную». Марк хохмил, очаровывал и блефовал, втирался и проскальзывал без мыла, не мытьем так катаньем.
Лео оглядел зеленый кампус империи кроссовок. Эти люди небось тоже подверстаны к делу? Ну а что: платим индонезийцам четыре бакса в день, пиар-машине сотню миллионов в год – бац! Маржу можно задирать на пятьсот процентов, никто и носом не поведет. Этот свой «семинар» Марк наверняка втюхивает здешней верхушке. Если лгать за деньги, и лгать умело, продвинуться, наверно, можно оч-чень далеко.
У Лео зазвонил сотовый: междугородный код 917. Интересно, кто – Розмари? Хэзер?
– Да?
– Лео?
– Марк?
– Да. Слушай, извини, что со встречей вчера не получилось: приболел. Зато сейчас я свободен. Нахожусь в Бивертоне.
Лео, прикрыв динамик телефона, одними губами озвучил Лейле:
– Это Марк.
Она же указывала через стекло туда, где в тридцати шагах стоял какой-то мужчина. И тоже озвучила одними губами:
– Вон Марк.
– Марк, – сказал в трубку Лео, – подожди секундочку.
Трубку он прижал к колену.
– Ну что, Лейла, готова? – спросил он.
Та стиснула ему предплечье, словно дама в синематографе.
– Лео, мы должны его убедить. Если Строу уже возил его к себе на яхту, то может статься, человек он для нас уже конченый. Если же его обратить, то мы сможем зайти к ним с тыла. Другого пути нет.
– Я знаю. Думаю, у нас получится.
– Ты думаешь? Понимаешь, Лео: если мы расскажем ему про «Дорогой дневник», то он уже должен будет пойти с нами, так или иначе. Мы не сможем его отпустить, чтобы он все разболтал Комитету.
«Мы не сможем его отпустить» – от этой фразы воздух в кабине сдавило словно поворотом гаечного ключа, что намертво затягивает болт.
В адрес Лео прозвучала просьба поручиться за надежность своего старого друга. Когда-то они были как братья. В ту пору поручиться за Марка Лео бы мог. Но разве люди не меняются душой?
– Попробую. – И поглядев на Лейлу – дескать, «была не была» – Лео открыл дверцу и толкнулся с сиденья.
– Марк! – окликнул он.
Марк поглядел на Лео, затем на свой телефон, затем снова на Лео, но уже с прищуром.
– Ого как быстро, – подивился он на подходе к машине.
– Позже объясню, – сказал Лео. – Залезай давай.
Сам того не желая, звучал он начальственно; мол, выполняй, и все тут. Для Марка он открыл заднюю дверцу, но тот жест друга то ли проигнорировал, то ли не понял, и нырнул на переднее сиденье. Получалось не совсем по плану. А впрочем, Марк всегда откалывал подобные номера.
– Лола Монтес? – спросил он с таким видом, будто они расстались без году неделя и встретились вновь по договоренности в каком-нибудь теннис-клубе. – Марк Деверо, если помните. Вы помогали мне с «джамблом». А еще мы резались в карты.
«О нет, – мысленно закатил глаза Лео. – Только не сейчас, кореш».
– Марк, вид у вас не совсем, как бы это сказать, товарный, – сказала Лейла.
«Ха», – подумал Лео. Видок у дружка действительно был аховый, как у пожухлого помидора.
– Постойте, так вы друг друга знаете? – недоуменно посмотрел Марк.
Ни Лео, ни Лейла на это не ответили. Вместо этого Лео спросил:
– Как у тебя тут с семинаром: закончилось?
– Похоже на то, – кивнул Марк. – Вы меня, что ли, ребята, дожидались?
– Да, – ответила Лейла. – Марк, мне нужна твоя помощь, и Лео сказал, что ты мог бы ее оказать.
– Ты хочешь отсюда уехать? – спросил своего друга Лео.
– И не просто, а прямо-таки со свистом, – ответил Марк.
Они перекатились через холм – естественную западную границу города – и приблизились к темному зеву туннеля. Лео представлял, как выглядело это место в стародавние времена, когда, скажем, какой-нибудь индеец-клатсоп приходил с побережья вести меновую торговлю со странными бледнолицыми иноземцами. Вероятно, в те времена, в отличие от нынешних, у входа в туннель не было знака «сними темные очки». Что за мир, в котором муниципалитет или дорожный департамент помещают здоровенные плакаты с такими вот надписями?
«Сконцентрируйся, идиотина», – скомандовал себе мысленно Лео. Почему у него не мысли, а какая-то размазня, переливчатый крем? Расплываются сгустками акварели в воде; ветвятся как корни, сплетаясь и расплетаясь. Может, это из-за «травки»? Из-за многолетнего ее употребления, а? Впрочем, нет. Таким он был всегда. Задолго до «травы». Всегда искал какие-нибудь способы изменить свое мироощущение. Еще маленьким мальчиком кружился волчком по прихожей, пока не опрокидывался от головокружения. Смотрел снизу на потолок, и казалось, что это люстра ростками прорастает из пола. Любил кататься на каруселях, а еще больше ухать вверх-вниз на американских горках, чувствуя на себе сильные руки отца. Эти ощущения помнились до
