– Вы правы, сэр. Да я тут просто хотел… Ладно, ничего. Я ей по имэйлу скину.
– Ты, наверно, просто хотел сказать: «Спасибо тебе, Тесса, за то что выцепила мою задницу из утэбэшного застенка?» Я угадал?
«Ч-черт».
– Да. Именно так, сэр: как раз это я и хотел ей сказать.
– Ну так можешь сказать это мне, разгильдяй. – И снова ломаный индокитайский: – Это всё я, я устлёиль!
– Тогда спасибо вам, мистер Поуп. Я очень рад, что оттуда выбрался. Ваш человек очень… компетентен.
– Не то слово, Маркус. Серый Лис, он такой. Да ладно, нет проблем. Свои же люди. На то мы и друзья, чтоб друг другу пригождаться. Верно?
Небольшую паузу Марк поспешил заполнить крупным хлебком виски.
– Ты мне лучше, Маркус, вот что скажи. – Тон Поупа стал требовательным. – Почему, почему ты до сих пор не здесь, при исполнении, подле моего доброго друга Джеймса? А?
Марк глотнул. Глоток оказался излишне крупноват, да еще и пошел слегка не в то горло. Сладковатый спиртовый дух шибанул в ноздри, вступил в затылок так, что заслезились глаза.
– Маркус!
– Гм! Вы имеете в виду, сэр, почему я не вступил в должность главного пиарщика «Синеко»?
– Дёёёооо, – глумливо загудело на том конце.
– Джеймс – то есть мистер Строу – мы с ним как раз находились в процессе обсуждения, э-э-э… отладки регламента… в общем, масштабов деятельности, чтобы непосредственно моя работа имела наибольшую отдачу, ну и, в общем… – (Кому ты вешаешь лапшу на уши? И что это за бесхребетность?) – В общем, мы еще до конца так и не определились, как все должно обстоять.
– Не определились с чем? – спросил как хлестнул Поуп. – С отдачей, что ли? О ней речь? Или о какой-то другой даче, другим местом?
Именно это занозистое фиглярство придавало Поупу вид опасного психопата.
– В общем, да. Речь идет об эффективности. Ваша оценка верна.
– Ладно. Слушай сюда, зайчик ты сраненький. – Голос Паркера Поупа полз из трубки, как мураши из гнилого полена. – Джеймс Строу хочет, чтобы на эту работу сел ты. И думает платить тебе за это кучу бабла. Если же ты считаешь, что достоин большего, чем уже лежит на столе…
– Да нет же, нет, мистер Поуп. Мы рассуждаем не о деньгах…
– Ой-ёй-ёй. Прямо-таки не о деньгах? Неужто? Ваша хренобратия, понятное дело, никогда о них и мысли не держит.
Можно было лишь догадываться, какой «братией» в глазах Поупа выглядел лично он, Марк Деверо.
– Пойми, так тебя разэтак, – продолжал Поуп, – этой проблемы для тебя не существует. А если есть какая другая, то ставь на ней крест. В срочном порядке. Тебе есть хорошая работа, и мы хотим, чтобы ты за нее взялся.
Марк глубоким вздохом сплотил в себе всю свою решимость.
– А почему?
– Что «почему»? – гаркнул Поуп.
– Почему вы хотите, чтобы этот пост занял именно я?
– Ну ты типус. Ты что о себе мнишь? Таких, как ты, у нас тысячи! А тебя мы хотим потому, что тебя, видите ли, желает возле себя видеть Строу. По мне, твоя книжонка – мура первостатейная. Но этот глыба-человек с чего-то вбил себе в голову, что ты прямо-таки срешь манной небесной, а те ваши занятия для него действенны. Таким упертым я его не видел лет двадцать. Но именно таким он мне и нужен. Так что это, безусловно, в моих интересах – чтобы он получил то, чего желает. А желает он сейчас как раз того, чтобы где-то в досягаемости на стеклянной жердочке сидел ты. Чтобы, когда он мается с похмела, ты махал на него шляпой или казал свою сосульку, блеял козой, свистел соловьем свои басни – в общем, все, что у тебя в репертуаре.
– Я вас понял. И поступлю, мистер Поуп, следующим образом. Как только я увижусь с Джеймсом…
– Не-ет, Маркус, – пропел Поуп елейно. – Что делать, говорить тебе буду я. И вот тебе мои слова: сегодня же или завтра – да хрен с ним, послезавтра, но это самый крайний срок – ты ему говоришь: «Да, да! Нижайше прошу, целую руки. Быть главным пиарщиком «Синеко» – предел моих мечтаний, и я согласен на все обозначенными вами условия, и к работе готов приступить немедленно».
Марк опустошил бокал. Согнутая рука с мобильником немилосердно затекла.
– Ну что, – спросил Поуп, – считаем, что непонятки устранены?
– Да, – как со стороны услышал себя Марк. – Считаем.
Если на минуту вдуматься, то Марк бы, вероятно, признал, что тем днем в аэропорту Ньюарка нейробиотика в нем словно сама искала, на чем отвязаться. А тут еще как снежный ком: волнение от предстоящей встречи с Лео, непредсказуемость найковской презентации, стресс от той заварухи с УТБ, да еще и запущенный отсчет ультиматума «Синеко». Тут нервы надо иметь железные или чтобы их не было вовсе.
Но Марк еще даже не успел это осмыслить, как все понеслось. Единственный банан в нем, съеденный в семь утра, мужественно, но обреченно боролся с двойным виски, двумя шардоне и одним ксанаксом. Точнее, Марк подумал, что это ксанакс, но когда отключка с отвисшей челюстью не наступила, сквозь алкогольную хмарь он осознал, что со дна косметички выудил не ту таблетку. Вместо успокоительного ксанакса он проглотил нувигил и впал в бессознательное бродяжничество душевнобольного. Ум негасимо и мутно бодрствовал, а Марк на борту все продолжал вливать в себя виски, пока наконец этот кран ему не перекрыл стюард. Тогда тело в обнимку с блуждающим духом сгрузились с борта, а бирюза ковра в аэропорту Портленда щемила им глаза и заставляла безудержно чихать. Кто-то неприветливый в форме официанта аэропортовского ресторана (тематика, кажется, морская) отказал им в обслуживании, и тогда дух вызвал телу такси и вместе они прикатили в отель, где в номере оказался холодильник, а в косметичке еще таблетки, что в принципе позволяло продолжить похождения. Впрочем, из номера дух и тело выбирались уже порознь – а если точнее, то наружу выбрело лишь тело Марка, грузное и валкое, с умом пустым и девственно чистым, как у бодхисатвы.
Проснулся он (уместней будет сказать «очнулся») в темном коридоре отеля. Может, так бы и лежал, если б мимо не прокатывала свою тележку горничная. Крохотулька-мексиканка склонилась над ним и озабоченно спросила: «Вы в порядке? Вам позвать помощь?» При попытке встать Марк чуть не опрокинул на себя тележку. Горничная его выровняла, довела до номера и открыла дверь ключ-картой, которая оказалась у Марка в руке. Поблагодарив помощницу голосом, который удивил его самого, Марк приложил голову к холодному металлу дверной рамы. Сделал три вдоха. На третьей минуте его вырвало. Внешне повреждений на нем, не считая легкой потертости от ковра, не замечалось. Пару минут он блаженствовал в облегчении, ощущая, что тело
