Лейле все равно что холодом облило голову. Рефлекторное неприятие мыслей о теориях мирового заговора исходит из двух причин. Первая, это что человеческая некомпетентность невыразимо осложняет такую возможность, а вторая, это что люди отвергают саму мысль о том, чтобы столь жуткая несправедливость допускалась по отношению к ним.
Но Лейла только что полгода отбыла в тоталитарном государстве, где изо дня в день получала напоминания о том, что второе предположение не так уж и несбыточно. «Если это происходит с кем-то, оно может происходить и со мной», – вспомнила она. Да, в этом было зерно правдоподобия – а именно, что некий синдикат мог спровоцировать внезапный кризис, а затем продать от него спасение за деньги. Разве не так испокон действовали все преступные сообщества и мафиозные кланы? Быть может, это какой-то ортодоксальный бизнес-план в действии.
– Но к генетической-то информации как они могут подобраться? – не сдержала своего замешательства Лейла. – На ДНК я никогда не тестировалась.
– Промониторили стоки канализации, сделали биосэмплинг почтовых марок. А тут еще «ноуды» входят в обиход. Послушайте, я ведь вам не технический специалист. Я агент турбюро. Моя задача – выдать вам билеты и документы.
– Вот как? Это куда же?
– В Дублин. На официальную встречу.
– Нет уж. Давайте проставим точки над «i»: я лечу домой в Калифорнию.
– Кстати, мы, возможно, сумеем вам помочь в том, что там у вас происходит. У нас вообще не принято отбрасывать людей, а уж таких, как вы, тем более. Вы для нас, похоже, ценный актив. – Пейдж посмотрела с легкой игривостью, даже с кокетством. – Так что представим, что мы выходим на большую сделку. Из которой вам следует выжать максимум приятности и полезности.
Этот поворот для Лейлы был, пожалуй, даже более странный, чем биосэмплинг почтовых марок.
– Приятности?
– Да. Начать с того, что этот билет позволяет вам попасть в самый изысканный салон этого аэропорта. Там такие замечательные душевые.
Ее билет? И что это за коварный удар ниже пояса насчет душевых? Если честно, то принять душ Лейла была бы очень не прочь.
– А еще вот вам телефон. – Пейдж по глади столешницы придвинула ей очередную заманушку. – Он работает только в безопасном диапазоне, и иногда по нему можно слать только эсэмэски.
– Да не нужен мне ваш телефон. Если вам нужно мое содействие, то нужно приводить более обоснованную версию.
– Вот это и будет в Дублине. – Пейдж Тернер, допивая чай, постепенно выходила из роли. – А я всего лишь турагент, я же сказала. Вопросы связи я не курирую. Ну ладно, мне пора на встречу со следующим клиентом. – Она слегка прибралась за собой на столике: сунула в чашку ложечку, ткнула туда же салфетку. – Удачно вам оторваться в Дублине.
Лейла решила на такое не отвечать: возможно, у дамочки крыша слегка набекрень. Когда Пейдж поднялась уходить, она ограничилась вежливым кивком.
– Телефон я брать, наверное, не буду, – сказала Лейла, поглядев на дешевую «Нокию». – Зачем он мне.
Пейдж на это невозмутимо пожала плечами, держа на плече пузатую сумку-саквояж. Оглядев себя разок в витрине, она кивнула и деловито двинулась к зоне досмотра.
– Сумасбродка, – хмыкнула Лейла себе под нос.
Насчет своей сумки Лейла спохватилась не раньше чем минуты через две. Мысль прошила как-то разом, и, еще не сунувшись ничего проверять, Лейла уже знала: случилась какая-то ужасная пропажа. Это было ясно по тому, как внутри все опало.
Ну конечно: бумажник, ежедневник, мобильник, ноутбук – все бесследно исчезло. В глазах зарябило от сердцебиения, рот наполнился горечью. Лейла распрямилась и огляделась, ища глазами непонятно кого и что. Вид у нее был растерянно-обвинительный, как будто в голову ей тюкнул пущенный чьей-то глумливой рукой бумажный журавлик. Две минуты одиночества в текучей толпе – время, сравнимое с бесконечностью; мир все тот же, но уже необратимо иной. Что до официанток, то их в таких местах нет и быть не может. Подстава.
Ноутбук подменился жестянкой печенюшек примерно такого же веса и размера. Сдерживая шок, Лейла сняла с коробки крышку и увидела внутри, среди печенюшек, потертый портмоне. С осторожностью, уместной для чтения ворованного дневника, она его взяла и раскрыла. Внутри обнаружились документы на имя некой Лолы Монтес[45], которая, судя по всему, имела с Лейлой много общего и по внешности, и по жизни. Судя по кредиткам, пропуску в спортзал и визиткам ресторанов, проживала она на одном из побережий США. Водительские права калифорнийские, а читательский билет указывает на членство в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Внешне Лола очень походила на Лейлу. И располагала уймой наличности: триста евро, сотня фунтов, двести пятьдесят долларов. Углубляясь, Лейла нашла салфетку с накорябанными номерами, уголок открытки из Канкуна, прозрачный пакетик – с пеплом, что ли? – откуда-то, наверное из Индии. А в третьем отделе лежало фото брата Лейлы Дилана и Скрэтча, ее давно почившего кота.
Лишь после этого Лейла возвратилась вниманием к фото на удостоверениях личности. Надо сказать, что Лейла на Лолу не походила; она ею была. То ли Лола Лейлой, то ли Лейла Лолой. Итак. Она сидела в аэропорту с пачкой высококлассных подделок, начисто обчищенная бригадой карманников, состоящей из одних женщин. Попробуй объясни такое – черта с два.
Вместе с тем ей дали около тысячи долларов. В ее собственном бумажнике налички было от силы пара сотен. Так что это и кражей назвать сложно. Может, деньги паленые? Или нет: наверное, ее завербовали в какой-то глобальный контрзаговор, по которому ей вменяется ехать в Дублин на встречу с вышестоящими исполнителями.
На Лейлу опустилось ледяное спокойствие. Страсти в ней выгорели, сменившись сосредоточенностью. Ей бы впору возглавлять горные восхождения и морские плавания: в зыбкие моменты безвыходности и метаний она неожиданно обретала стальную твердость и ясную голову. Когда Дилан однажды, шарахнувшись в падении о кофейный столик, распорол себе руку, именно пятнадцатилетняя Лейла туго обмотала ее полотенцем и, крепко сжав, держала кверху. Отец с посеревшим лицом был не помощник; ему она велела гнать машину в больницу. Мама только и делала,
