– Вы его не видели? – спрашивает мужчина севшим, хриплым голосом.
Я делаю шаг вперед.
– Кого? – спрашиваю я тихо.
Лара уже поднимает свой маятник, но я удерживаю ее руку и мотаю головой.
– Подожди, – шепчу я.
– Почему? – шепчет она в ответ. – Нам не обязательно слушать его рассказы.
Может, и не обязательно, но мне кажется, что это важно.
Грустный взгляд человека останавливается на мне, на фотоаппарате у меня на шее.
– Что это у тебя, девочка?
Я показываю ему камеру.
– Это чтобы делать фотографии.
Лицо мужчины омрачается, и я уже думаю, что он, наверное, не знает, что такое фотографии. Может, когда он жил, фотографии еще не было. Но он достает из кармана рубашки маленький обтрепанный кусочек бумаги и показывает мне.
С пожелтевшего квадратика старого снимка смотрит мальчик.
– Сынок мой, Мэтью, – объясняет человек. – Сделали снимок на зимней ярмарке. Как раз перед тем, как он пропал.
У меня сжимается сердце. Ребенок, похищенный зимой.
Человек, отвернувшись, смотрит в окно.
– Жена уехала на юг, повидаться с родней. А я не могу бросить сына. Пообещал его матери, что дождусь. Буду ждать столько, сколько понадобится. – Он садится на стул у потухающего камина и, ссутулившись, прикрывает глаза. – Буду ждать, пока он не вернется домой.
За окном завывает ветер.
У мужчины идет пар изо рта, и я ежусь, хотя тот холод до меня не добирается.
Буду ждать столько, сколько понадобится.
Я вспоминаю, что рассказывала Лара о призраках. Что в Вуали остаются только те, кто застрял. У меня болит душа за этого несчастного человека, оказавшегося в ловушке, в этом мире, в этом доме, в бесконечном дне ожидания, я понимаю, что он обречен вечно смотреть в это окно. Ведь его сын никогда не вернется.
– Кэссиди, – рядом со мной появляется Лара. Я понимаю, что время настало. – У тебя есть зеркало? – спрашивает она и протягивает мне свое.
Я кивком показываю на камеру, которую держу в руках.
– У меня есть это, – я снимаю крышечку и показываю ей блестящую линзу объектива. Если повернуть, она сверкает и отражает комнату. – Сработает?
Лара смотрит скептически.
– Ну, мы это сейчас узнаем.
Я ищу взглядом Джейкоба, и он с непроницаемым лицом машет мне рукой от входной двери.
Ты не такой, как он, думаю я. Ты не отсюда. Ты со мной.
Джейкоб прикусывает губу, но все же кивает, и я переключаюсь на человека у окна. Иней посеребрил ему бороду, а лицо совсем побелело от холода.
– Если увидишь моего мальчика… – шепчет он, и его дыхание превращается в облачко пара.
– Я отправлю его домой, – обещаю я, поднимая аппарат. – Можно мне вас сфотографировать, чтобы показать ему?
Мужчина поднимает голову, смотрит в объектив – и замирает, увидев свое отражение. Как будто кто-то мгновенно превратил его в статую. Он застывает, и одновременно с его лица исчезает вся боль и скорбь.
Я слышу, как тихо ахает Джейкоб, но не отвлекаюсь.
– Ты помнишь слова? – спрашивает Лара.
Кажется, помню.
– Смотри и слушай, – говорю я.
Мороз покрывает узорами оконные стекла.
– Узри и узнай.
На лице мужчины появляются сосульки.
– Вот что ты такое, – шепчу я.
Очертания мужчины становятся размытыми, по его телу идет рябь. Тогда я глубоко вздыхаю, собираюсь с духом и касаюсь его груди. Извлекаю из нее тонкую нить, ломкую, серого цвета. Держа в руках жизнь человека – его смерть, – я понимаю, что имела в виду Лара, говоря о предназначении. Я понимаю, почему меня снова и снова тянет в Вуаль. На что я смотрю, но не вижу. Что мне нужно.
Вот это.
Нить в моей руке крошится, как и сам человек – превращаясь сначала в прах, а потом в ничто.
Джейкоб, Лара и я молча стоим в тесной комнатке, плечом к плечу. Первым приходит в себя Джейкоб. Шагнув вперед, он опускается перед стулом на корточки, перебирает пальцами прах.
А потом комната вокруг нас начинает бледнеть, как выцветшая фотография, детали исчезают. Ну, конечно, ведь призрака больше нет. Логично, что его Вуаль тоже растворяется.
Лара опускает руку мне на плечо.
– Нам пора.
Снова оказавшись по эту сторону, мы втроем отправляемся домой, в Лейнс-Энд.
Джейкоб и Лара идут чуть впереди, и Джейкоб засыпает ее вопросами. Кажется, прежняя враждебность между ними исчезла. Или они заключили временное перемирие.
Я плетусь следом. Руку до сих пор покалывает – странное все-таки чувство, держать в руках ленточку человеческой жизни. И смерти. Было грустно отсылать его, но я испытала и облегчение – как будто надолго задержала дыхание и наконец выдохнула. Теперь он свободен.
И тук-тук-тук больше не слышится.
Оно не стало тише, а совсем исчезло, оставив после себя тишину, покой, умиротворение.
Это… правильно.
Прибавив шаг, я догоняю Джейкоба и Лару.
– А какой из твоих призраков был самым страшным? – спрашивает Джейкоб.
Лара задумчиво постукивает пальцем по губе.
– Трудно сказать. Может быть, Уильям Бёрк…
– Т-тот похититель трупов, превратившийся в серийного убийцу? – заикается Джейкоб.
– Тот самый, – подтверждает Лара, – либо он, либо маленькая девочка в юбочке с оборками, которую я нашла в одном из чумных подземелий.
Джейкоб фыркает.
– Какая связь между хладнокровным убийцей и девочкой в платьице?
Лара пожимает плечами.
– От детей меня бросает в дрожь.
Дети. Я чуть не забыла.
– Лара, – говорю я, еще сильнее ускоряя шаг. – Ты когда-нибудь встречала женщину в алом плаще?
С лица Лары тут же исчезает насмешливость, она стискивает зубы.
– Ты говоришь про Женщину-Ворона в Красном?
Я киваю.
– Ты ее видела?
– Один раз, – глухо говорит она, – прошлой зимой. Я приехала погостить на каникулы, охотилась в промежутке и услышала ее пение. И, не успела я опомниться, как уже шла прямо к ней, в ее объятия. – Лара трясет головой. – Была на волосок от гибели.
– Но ты сумела уйти.
– Просто повезло. Тетя Алиса была совсем рядом, я услышала, как она меня зовет, и это разрушило чары. Мне хватило ума рвануться от нее и выскочить из промежутка. И с тех пор я очень, очень осторожна, – темные глаза Лары превращаются в две щелки. – А почему ты спрашиваешь, Кэссиди? Ты что, ее видела?
Я киваю, и Лара тут же хватает меня за плечо.
– Держись от нее подальше, понимаешь? – Это звучит, как приказ. Совсем не похоже на Лару. – Помнишь, что я сказала о наших жизнях?
Она прижимает ладонь к груди, к тому месту, где по ту сторону Вуали разгорается свет.
– А о призраках, которых они привлекают? Женщина-Ворон – одна из таких. Она питается нитями похищенных детей. Но это тонкие и слабые ниточки. Чтобы оставаться такой, как сейчас, ей нужно сожрать много таких ниточек. Но стоит ей заполучить такую нить, как твоя или моя – яркую, – и может произойти катастрофа.
Я вздрагиваю
