Женщина-Ворон глядит на меня сквозь Вуаль и улыбается.
Потом отворачивается и смешивается с толпой.
Я не должна позволить ей вот так уйти.
Нельзя ее отпускать.
Но она уже ушла, а я осталась здесь, биться о Вуаль, которая под моими руками становится все плотнее – уже не ткань, а стена.
Наконец голос Джейкоба пробивается ко мне.
– Прости, Кэсс! Я пытался предупредить тебя, что это западня. Не надо было бросаться мне на помощь.
– Я не могла по-другому.
Мой голос звучит слабо, я и сама едва его слышу. Снова гляжу на свои руки. Они совсем не такие, какие должны быть. Не такие яркие. Не такие цветные. Не такие реальные.
Нет. Нет. Нет, – бьется у меня в голове. Я не совсем понимаю, что это значит. Я что, отрицаю, что застряла в Вуали, как другие призраки, и тоже не могу посмотреть правде в глаза? А правда в том, что без этого света, без этой жизни я… нечто противоположное живому, я… Я мерт…
– Нет! – восклицает Джейкоб с неожиданной силой. – Ты не противоположна жизни! Ты только временно без жизни. А это абсолютно разные вещи. Видишь ли, одни уходят навсегда, а ты просто не туда попала, так что все, что нужно сделать – это отыскать свою жизнь и вернуть ее на место.
Обычно это я отвлекаю Джейкоба от мрачных мыслей. И хотя он слишком переигрывает, чтобы вот так запросто поверить тому, что он говорит, на душе становится чуть легче. Он дал мне хоть что-то, за что можно уцепиться.
– Кэссиди!
Я оглядываюсь. Звук раздается издалека, Вуаль искажает голос, он звучит пронзительно, пискляво. Но я его знаю. Всегда знала. Мама.
И вдруг паника накатывает с новой силой.
– Мамочка! – кричу я в ответ, но мой голос звучит глухо, как сквозь вату. Ей никогда меня не услышать.
Я прижимаюсь к Вуали, стараюсь выглянуть из мира мертвых в страну живых. Как будто окунаешь лицо в миску с водой: воздуха нет, все выглядит расплывчато и колышется.
– Кэссиди!
Это папа. Сначала тон у них спокойный, как бывает, когда они знают, что я рядом, и просто окликают. Как будто я просто отошла. Как в прошлый раз. Но постепенно голоса родителей становятся все громче, напряженнее, в них звенит тревога.
– Я здесь! – кричу я изо всех сил, и все, кто есть во дворе – мужчины и женщины в старинных одеждах, – поворачиваются ко мне.
Но там, за Вуалью, родители продолжают выкрикивать мое имя.
Я их вижу, но они не видят меня.
Я их слышу, а они меня нет.
И в этот момент я вдруг окончательно понимаю, что Лара сказала правду – о том, что призраки остаются в Вуали не по своей воле. Они там в ловушке.
Призраки не потому остаются, что хотят остаться.
Они остаются потому, что не могут выбраться.
Папа достает из кармана мобильник, и я с бешено бьющимся сердцем лезу в карман за своим «экстренным» телефоном. Я сжимаю его так, что сводит пальцы. Но без толку: я же понимаю, что он не заработает.
Папа набирает номер, ждет, но мобильник в моей руке не звонит.
Рядом с родителями появляется Финдли, сквозь Вуаль даже его бодрая шотландская скороговорка звучит чуть громче шепота. «Уверен, она не могла уйти далеко…»
Он даже не догадывается, как близок к правде.
– Мы ее найдем… – продолжает Финдли.
Я в отчаянии поворачиваюсь к Джейкобу.
– Ты должен привлечь их внимание. Сделай что-нибудь, там, снаружи.
Джейкоб заметно бледнеет.
– Кэсс, у меня никогда не получалось…
– Пожалуйста! – умоляю я. – Ну хоть попытайся!
Джейкоб медлит, но потом решительно кивает.
– Ладно. Стой здесь.
Как будто у меня есть выбор.
Он вытягивает руку, и Вуаль движется под его пальцами, плотная, но гибкая, податливая. На секунду, когда Джейкоб прижимается к завесе и туман истончается, я вижу мир за ней и думаю, что все получится.
Но рука Джейкоба дрожит от напряжения, Вуаль его не пускает. Он отступает, пошатываясь. Я смотрю на него с упавшим сердцем.
– Не понимаю, – бормочет он, растирая пальцы.
Но кажется, я понимаю.
Мы с Джейкобом всегда были в связке, вдвоем.
Он всегда мог попасть на другую сторону, но ведь тогда и я проходила. Он мог явиться в мой мир, а я – в его. А теперь, когда я заперта здесь, заперт и он.
Прямо перед нами останавливается призрак солдата, закрывая мне обзор. Вуаль идет рябью, мир вокруг нее бледнеет, как сон.
– Детям тут не место, – грохочет солдат, указывая на плац. – Пшли вон отседа, а не то посажу в холодную.
Голоса родителей удаляются, стихают.
– Подождите! – Я хочу заглянуть солдату за спину. Он хватает меня за шиворот и толкает прямо на Джейкоба. Мы оба падаем на булыжники, а солдат хмуро смотрит на нас. Джейкоб встает, помогает мне подняться.
– Идем, – шипит он мне на ухо. – Нам нельзя здесь оставаться.
Но не могу же я вот так взять и расстаться с родителями.
Джейкоб крепко обнимает меня.
– Нужно с этим разобраться.
Его голос – как якорь. Его слова – спасательный плот.
– Ты прав, – киваю я.
Я должна вернуть свою жизнь.
Освободившись, я иду к воротам, прочь от родителей, Финдли и телевизионщиков, прочь от звука моего имени. Джейкобу не нужно спрашивать, куда мы идем. Он читает мои мысли, он и так уже знает.
Мы идем за помощью.
Глава двадцать первая
Иногда помощь – это человек, иногда – место, а иногда – и то, и другое.
Мы со всех ног мчимся к порт-кулис, к воротам.
Нужно как можно скорее попасть в Лейнс-Энд.
Мы должны найти Лару.
Сломя голову мы скатываемся по ступеням вниз и оказываемся в конце Королевской Мили. Современный Эдинбург исчез за завесой. Здесь, в Вуали, город обретает другие очертания, он старинный, странный, и в нем бурлит – хм, ну, не жизнь, конечно, но движение. Люди.
Вот он – настоящий город призраков.
Они здесь повсюду, одни в современной одежде, другие в старинных одеяниях. Я вижу десятки разных сцен и понимаю, что Лара была права – каждый призрак заперт в своем времени, в своей петле.
Жмутся друг к другу под зонтами скорбящие родственники на похоронах.
Женщина в длинном платье толкает перед собой богато украшенную коляску и воркует с невидимым мне младенцем.
Поодаль о чем-то толкуют между собой шотландцы в клетчатых килтах, у них такой сильный акцент, что я не понимаю ни слова.
– А ну-ка вернись! – кричит какой-то человек. Я оглядываюсь, думая, что он обращается ко мне, но в следующую секунду мимо нас проскальзывает мальчишка, прижимающий к груди буханку хлеба. Лавочник бросается за ним вдогонку, через дорогу, прямо перед лошадью, запряженной в телегу.
Я дергаюсь, хочу его остановить, но поздно. Мальчик спотыкается, лошадь встает на дыбы, и я зажмуриваю глаза, ожидая криков – но
