– Черт возьми, это же ЛСД!
Держу пари, он был первым человеком, который догадался.
– ЛСД, ЛСД, – повторял он. – Без цвета, запаха, вкуса, в одной унции 300 000 полных доз. Фунт или около того в водопровод, и… О Господи! Доигрались со всеми этими статьями в журналах – подали кому-то идею!
Мы втроем стояли на углу, пили содовую и смотрели, как люди вокруг вопят, хохочут, делают самые безумные вещи. Теперь все больше толп устремлялось на восток с криками: «Все на Пятую авеню! Все на Пятую авеню на парад!» Это было похоже на колдовство – как будто всему населению Манхэттена одновременно пришла одна и та же мысль.
Я не собирался, понятно, спорить с профессионалом, да только, знаете ли, и я тоже много чего читал в журналах про ЛСД. Вот я и сказал ему: мне не приходилось читать, чтобы от ЛСД люди делали многое из того, чего я сегодня нагляделся. Вы только посмотрите, сказал я, на эти распевающие толпы.
Доктор Сканнел сказал, что это проявляется кумулятивный эффект обратной связи. «Чего?» – переспросил я. Тут он мне объяснил, что, наглотавшись этой дряни, люди становятся очень восприимчивы психологически, а кругом полно других психов, которые друг на друга воздействуют. Это и есть кумулятивный эффект обратной связи.
Потом он стал рассуждать о том, очищенное ли было зелье, о дозировке – о том, что в этой ситуации неизвестно, кто сколько принял. «Хуже всего, – говорил он, – что никто не был подготовлен психологически. При таких обстоятельствах может произойти что угодно». Он оглядел улицу, по которой маршировали поющие люди, и поежился.
Они решили запастись герметично запакованными продуктами и питьем, вернуться в отель и отсиживаться у себя в номере, пока все не кончится. Они приглашали и меня, да только к тому времени мне стало слишком интересно, чтобы сидеть в своей норе: мне хотелось досмотреть спектакль до конца. А еще я слишком боялся возможного пожара, чтобы запереться в комнате на четырнадцатом этаже.
Когда мы расстались, я отправился следом за толпой на восток – люди валили туда, словно у всех там было назначено свидание. На Пятой было не протолкнуться, а с запада подходили еще и еще участники. И все вопили о параде.
Что самое смешное – это что парад таки начался. Уж не знаю, как и кому удалось организовать людей, только парад оказался вершиной, завершающей нотой, последним штрихом того проклятого дня. И что за парад!
Шеренги маршировали по Пятой авеню против указателей одностороннего движения – да к тому времени никакого движения транспорта и не было. Шли группы по пятьдесят – сто человек, а между ними вышагивали цепочки распорядителей, иногда залезавшие на тротуары и смешивавшиеся со зрителями. С эмблем, которые они несли, еще капала свежая краска; другие казались ужасно старыми и пыльными, словно их вытащили из гаражей или со складов. Большинство участников парада выкрикивали лозунги или пели песни.
Кто, черт возьми, мог бы упомнить все организации, участвовавшие в параде? Вроде, знаете, Древнего Ордена Замороженных, Ассоциации ветеранов Корпуса Мира, Неприкасаемых с авеню 6, Анонимных Алкоголиков, НАСПЦН, Лиги антививисекционистов, Клуба демократов Вашингтон-хайтс, Бнай брит интернэшнл, Фонда взаимной юридической поддержки сутенеров и проституток Сорок девятой улицы, Борцов за свободу Венгрии, комитета «Спасем Виллидж», Полицейского общества Спасителя, Дочерей Билитис, баскетбольной команды Пресвятой Богородицы Помпейской. Все-все вылезли на свет.
И все перемешалось – прокастровские кубинцы и антикастровские кубинцы шагали в обнимку и пели одну и ту же траурную испанскую песню. Трое полицейских, один из них босиком, вместе с группой студентов тащили транспарант: «Глуши пиво, а не радиостанции». Девчонка, прикрытая только плакатом, на котором черным фломастером было выведено: «Немедленно узаконить изнасилования!» – шла в окружении стариков и старушек, распевавших «Наша сила – в чистоте. Не позволим блудницам…» Оркестр графства Керри наяривал «Дойчланд юбер аллес», а следом за ними кучка солидных мужчин в деловых костюмах обучала двух итальянских монахинь петь «С днем рожденья, Танненбаум, с днем рожденья тебя!»; монахини хихикали и закрывали лица руками. А позади них двое негров лет по восемьдесят несли огромное белое полотнище, протянувшееся поперек всей Пятой авеню; на нем было написано: «Переизберем Вудро Вильсона – он не позволил втянуть нас в войну».
И по всей улице сновали какие-то люди с банками краски и кистями, рисовавшие закорючки на мостовой – зеленые, фиолетовые, белые. Один хорошо одетый господин проводил красную линию, разделяя ею марширующих. Я думал, что это коммунист, пока не услышал, как он напевает «Боже, спаси королеву». Когда у него кончилась краска, он присоединился к компании из Союза музыкантов, которые потрясали плакатами и кричали: «Свободу народной музыке! Спасем улицу дребезжащих жестянок!»
Лучшего парада я никогда не видел. Я смотрел до тех пор, пока армейский десант, высадившийся в Центральном парке, не начал загонять демонстрантов в развернутые военными специальные лечебные центры.
На том, черт возьми, все и кончилось.
ПОСЛЕСЛОВИЕЯ написал это в середине шестидесятых, когда мир был битком набит молодежью, курящей травку, закидывающейся кислотой, и готовой проглотить что угодно, что выглядело как нечто, проданное с черного хода аптеки. Два таких студента колледжа пришли к нам на поздний ужин в тот год, и с удивлением обнаружили, что ничего из их обычного чудесного ассортимента не включено в нашу трапезу – что довольно-таки странно для парочки, живущей в Гринвич-Виллидж.
«Не хотели бы вы расширить свое сознание?» – спросил один из них мою жену. «Нет, – ответила Фрума. – Мне бы что-нибудь для его сжатия».
Так что все дело в ней. В женщине, на которой я женат. Я не собирался включать эту историю в окончательный сборник, потому что это, конечно же, не научная фантастика, ну, в недостаточной степени. Но Фрума сказала: «Хорошая история. Ты недооцениваешь ее». (Точные ее слова.)
Что тут поделаешь? Я повиновался. На сегодняшний день мы женаты почти сорок четыре года, и я не знаю другого способа поладить с ней.
Написано 1966 году, опубликовано 1967-м
Арендаторы
Когда мисс Керстенберг, секретарша, по интеркому уведомила Сидни Блейка, что пришли два джентльмена, которые выразили желание арендовать помещение в здании, ответ Блейка: «Так впустите их, Эстер, немедленно впустите их», – был достаточно льстивым, чтобы ослабить крышку на банке вазелина. Всего два дня назад корпорация «Веллингтон Джимм и сыновья, недвижимое имущество» назначила его своим постоянным представителем в Макгоуэн-билдинг, и перспектива так быстро сдать офис-другой на новом посту была крайне соблазнительной.
Однако увидев потенциальных арендаторов, Блейк подрастерял свою уверенность. Практически во всем.
Они были совершенно одинаковые, за исключением размера. Первый был высоким, очень, очень высоким – почти семь футов, предположил
