Схватив Володю за шею, седовласый бросил его на пол, не забыв приложить еще ногой в пах. Всю нижнюю часть тела опалило болью. Седовласый ударил еще раз – в лицо – и, схватив Володю за руки, втащил в дом.
* * *Он очнулся на холодном полу в гостиной. Выплюнув кровавую слюну, поднялся. Перед ним стояли трое мужчин: Синий с перебинтованной рукой, улыбающийся Петрович и тот седовласый боец. У двери, засунув руки в карманы, разместился спортсмен в красном.
– Какого черта, вы, ублюдки?! Что вы тут устроили? Что это за чертов заговор?! Вы что, охренели? Вконец края потеряли?!..
Володя ругался, угрожал, смачно материл каждого из присутствующих – ни один не отозвался, не ответил, не раскрыл рта. Разве что Петрович разочарованно качнул головой.
Володя умолк только, когда в горле пересохло. Закашлявшись, он без сил свалился на диван, почти лег. Ему не мешали.
Он не заметил, когда в комнате появилась Афина. Седовласый опустился перед ней на колени, женщина провела ладонью по его лицу. На лице здоровенного мужика застыло странное выражение боязни и удовольствия одновременно.
Володя словно почувствовал это. Он был уверен: мужик испытал экстаз от одного ее прикосновения. Синий завороженно пялился на Афину глазами преданного пса. Петрович, сделав два коротких шага навстречу ей, застыл в почтительной позе.
Афина приблизилась к Володе, положила руку ему на голову. Адский грохот обрушился на его барабанные перепонки… Это она говорила с ним. Язык ее был стар, как сама вселенная, но почему-то Володя понимал все. Каждое слово.
– Однажды я создала вас – мужчин, чтобы вы развлекали меня. Вы были игрушками – злыми, грязными, непослушными. Вы – моя презренная ошибка. Кукла никогда не станет чем-то большим. Веками я остаюсь причиной раздора. За столько лет впервые смогла найти покой, а ты его нарушил. Не жди прощения.
Шум нарастал. Накатывал волной, отступал ненадолго и бил снова, еще сильнее. Володя заплакал. Шум разорвал его разум на тысячи осколков.
* * *Лейтенант Карпухин с трудом отыскал нужный дом среди однотипных поселковых построек. На месте поджидал участковый – грузный мужчина с усами и папкой в руке. Поглубже запахнув воротник форменной куртки, он ждал у дороги. Завидев служебную машину, замахал Карпухину рукой.
– Леонтьев, – участковый протянул руку Карпухину. – Что-то вы долго добирались?
Карпухин не ответил. Пожал протянутую руку.
– Ну, что? Говорят, тут все у вас запущено?
Леонтьев проворчал:
– Более чем! Соседи пришли – ворота открыты, входная дверь распахнута, внутри никого нет…
Участковый сунул замерзшие руки в карманы и вздохнул:
– Ну, я и пошел проверять. На свою голову…
Мужчины поднялись на крыльцо, вошли. Весь первый этаж дома был залит водой.
– Все в воде, – сказал Леонтьев. – Хотя трубы не повреждены, я смотрел. Откуда столько воды – убей бог, не пойму! Да что там! Это еще не самое интересное. Идем, покажу.
Леонтьев провел лейтенанта в гостиную. Там в луже воды лежали два трупа – полный мужчина с очень дорогими часами на руке – его лицо приобрело синюшный оттенок, губы и веки были словно изглоданы рыбами. Глаза отсутствовали. Из груди второго мертвеца торчал кухонный нож, загнанный в сердце по самую рукоять.
– На каждом теле – следы порезов от ножа, синяки, гематомы, – словно бы удивляясь собственным словам, рассказывал участковый. – Жесткий махач они тут устроили. Мутузили, видать, друг дружку до полного помрачения. Этот вон, – Леонтьев кивнул в сторону толстого покойника – убил своего дружка, а потом самого его… Утопили… Так выходит. Только убей бог – не пойму: откуда вода-то?!
Карпухин осмотрел мертвецов. Оба хорошо одеты, одна только обувь – раза в четыре больше стоит, чем вся его месячная зарплата. Но что особенно смущало: состояние трупа толстяка. Выглядел он так, будто пару недель пролежал под водой. Но тогда зачем вкладывать утопленнику в руки свежие розы?
– Не повезло тебе, лейтенант, – Леонтьев сочувственно подмигнул Карпухину. – Стопроцентный глухарь попался! К гадалке не ходи.
Лейтенант вздохнул.
– И не говори. Мало мне будто… Вот вчера певицу известную убили в ее гримерке. Фанат. Ее пристрелил и себе башку с близкого расстояния раскурочил. Вроде как картина ясная. Ан нет! Пока бумажки оформляли, труп этой певички из морга исчез. Представляешь?! И единственный этому свидетель – санитар в морге – с глузду съехал: дрожит, слюни пускает, в полном неадеквате. Какой с ним разговор? В психушку отвезли. Вот как хошь, так и веди следствие!
Леонтьев кивнул.
– Да-аа. Чего только на этом свете не бывает… Или на том. Кто его разберет?
Мария Артемьева
Рассказы
Бабука
Кружок. Овал. По бокам палочки – сверху и снизу. Все это вместе – портрет.
Ваня научился его рисовать, когда ему было четыре года. С тех пор прошло восемь лет, но Ваня не изменил себе. Высунув язык, он старательно трет бумагу грифелем, держа карандаш в кулаке.
От нажима грифель ломается. Ваня поднимает вой.
Выть он умеет громко, с переливами, как настоящий зверь.
В кухню вбегает мама, отбирает у Вани карандаш и торопливо, бранясь и причитая, начинает состругивать древесину с карандаша.
Ваня воет. Он не заткнется до тех пор, пока мама не вернет ему карандаш – целый. Толстый карандаш с Винни-Пухом и поросенком на белом корпусе. Ваня всегда использует один и тот же инструмент.
Вернее, это он так думает. На самом деле в шкафу у мамы припрятана целая коробка карандашей с мягким черным грифелем, Винни-Пухами и поросятами. Для замены.
Получив карандаш, Ваня заштриховывает овал, размашисто малюет над большим кружком вихры штопором, цокает языком и гордо выкрикивает:
– Вот!
И хохочет от удовольствия.
Мама порезала палец тупым ножом, когда чинила карандаш. Открыв кухонный кран, она смывает холодной водой выступившую из ранки кровь.
– Зараза. Ну почему ты не можешь рисовать ручкой? – приговаривает она вполголоса. Глаза ее тусклы и мертвы. Выключив воду, она смотрит на палец. Кровь снова вырастает на нем багровой лакированной ягодой.
Ваня зачарованно наблюдает, как разбухает ягода.
Мать оглядывается на сына.
– Что сидишь, разложился? Иди, мне ужин готовить надо.
Ваня втягивает голову в плечи, уходит.
Он идет туда, откуда его никто не выгонит – в комнату Бабуки. Там всегда задернуты шторы, всегда полутьма. И пахнет, как в зоопарке. От серых простыней на постели, от халата, брошенного на стуле, тянет чем-то кислым. Пованивают склянки и пузырьки на тумбочке. А самый смрад – в темноте под кроватью. Но Ване нравится эта звериная вонь. Ему хорошо в темноте.
Он лежит на полу и смотрит на противоположную стену: там поблескивает золотом резная рамка с фотографией. На снимке – девочка в белом платьице с большим воротником. У девочки кудрявые волосы, тугие круглые щечки
