Ульяна сжала листок в ладони, будто это могло хоть что-то исправить. Но когда-то написанное было прочитано именно сейчас. И от знаний этих некуда было бежать. Маленькая кругленькая девчушка с двумя хвостиками увидела в незнакомом дяде смерть. И не испугалась. Чуть расстроилась только, видимо, дядя ей понравился.
Конечно, мать припустила к автобусу! Конечно, она испугалась! Когда растишь ребенка от буйного психа, волей-неволей начинаешь искать в подрастающем отпрыске черты родительского сумасшествия. Искать. И находить.
Сколько лет было Уле во время этой встречи? Как долго Артем жил на полынном поводке Гуса? Когда мать поняла, что она, ее Ульяночка, точь-в-точь такая же, что и маньяк-папаша? Что вообще происходит с ее странной, полынной жизнью?
Вопросы метались в голове подобно детям, играющим в чехарду. И так же, как дети рассыпаются по сторонам, услышав звонок, испарились и ее мысли, стоило только дверному замку щелкнуть, открываясь.
Собачья стая
В декорациях офисного кабинета Гус смотрелся до того нелепо, что Уле стало смешно. Мягкий вытоптанный палас никак не сочетался со стоявшими на нем лаковыми сапогами. Длинный бархатный пиджак на фоне тусклых казенных стен казался таким же неуместным, как и заплетенная в косички с бусинками борода в комнате, где так уныло умирал засохший фикус. Старик больше не выглядел бомжом с вокзала, как и наркодельцом в кожаной куртке, как и добрым аккуратным дедушкой. В этот раз он походил скорее на цыганского барона или старейшего члена мафиозной семьи.
За спиной Гуса маячила служка. Щерилась, дрожала, скалила маленькие зубки, поглядывала через обтянутое бархатом плечо, сжимала в руках мужское пальто, видимо, сброшенное туда Гусом.
– Здравствуй-здравствуй, деточка, – кивнул Гус, меряя Улю пробирающим до костей взглядом полынных глаз.
Страх поднялся, но тут же опал. Ульяна знала, насколько опасен стоящий перед ней, и это знание делало ее почти неуязвимой. Когда страх выбивает пробки, обесточивая тело, все, что остается, – идти в темноте и примиряться с демонами, которые в ней прячутся. Становиться одним из них.
– Я послал к тебе Ксюшу в качестве отеческого жеста, – начал Гус, проходя в кабинет. – Ночь на дворе, холодно, дай, думаю, помогу Ульяне. Пусть приедут к ней, отведут на место, она подарочек-то положит, а я его с утра возьму. Никакой мороки.
Уля застыла на месте, стараясь незаметно запихать бумажки Артема в сумку. Но Гус на нее не смотрел. Он прошел к окну, потрогал вялый листик фикуса и махнул рукой, подзывая служку.
– Водички принеси. Не дело растеньицу помирать, да?
Названная Ксюшей пулей выскочила из кабинета. Ее шаги зачастили по коридору. Гус и Ульяна остались одни.
– Шустрая девочка, а в главном не успела. Третью вещицу мне не принесла, что-то там случилось… Полиция, допросы. Перестаралась девочка, а я разве многого прошу? От следствия я ее, конечно, избавил. Зачем нам такие хвосты оставлять? Теперь ходит, вину заглаживает… – Он помолчал. – Ну так вот. Чехарда, говорят, случилась. Так?
Гус продолжал рассматривать засохшее растение, в его расслабленном облике ничего не изменилось. Вопрос он задал все тем же ровным, безобидным голосом. Но Уля тут же покрылась холодным потом.
– Я… я не знаю… – пролепетала она, вспоминая все ужасы, описанные Артемом.
– Незнание закона, деточка, не освобождает от ответственности. – Гус покачал головой, пробуя сухую землю в горшке пальцем. – Где там вода?
В кабинет влетела запыхавшаяся служка.
– Вот… – Она ловила ртом воздух, прижимая к боку руку, а во второй была зажата бутылка. – Там на первом этаже только… аппарат… я бежала… Я…
– Ай-ай-ай, Ксения, – поморщился Гус, глядя на нее. – Всегда опаздываешь. Вроде и стараешься, а все мимо.
Одним движением он смахнул с подоконника фикус, и тот рухнул на пол. Стебель сломался, комья земли рассыпались по паласу.
– Приберись тут, – нехотя бросил Гус, поворачиваясь к Уле. – Так на чем я остановился? Ах, да-а-а… Чехарда… – и вдруг оскалился. – Стишок вышел! Ах, да – че-хар-да. Стишки я люблю.
За его спиной упала на колени, сгребая землю ладонями, служка. На щеках блестели злые слезы, рот искривился, плечи мелко дрожали. Уля кожей чувствовала ее страх, ее безнадежное подчинение любому слову, ее отупляющую ломку. Ксюше срочно нужна была доза, и ради нее она была готова сожрать эту землю до последней крупинки, только бы выслужиться, только бы угодить.
Гус проследил Улин взгляд и обернулся. Ксения наклонилась еще ниже. Теперь она была похожа на собаку, прижимающую брюхо к полу перед вожаком стаи. Бедная, голодная, подыхающая сука. Ульяну передернуло. И это не укрылось от глаз Гуса.
– Ксюшенька очень хочет быть нам полезной, да, девочка? – Та часто закивала, не смея поднять головы. – Не будем ей мешать, пусть прибирается.
Он отодвинул стул и уселся, разгладив на коленях полы пиджака.
– Когда я предлагал тебе сыграть в одну незатейливую игру, то не ставил особых рамок. Почему, спросишь ты? Да потому что играющий почти так же слеп, как любой незрячий. Игра и нужна, чтобы меченый узнал свою силу… и чехарда выше его возможностей. Так обычно бывает.
Уля забыла, как дышать. Она вся обратилась в слух. Гус, кажется, был настроен поболтать. И в его словах – насмешливых, пространных – не было открытой угрозы. Он не собирался наказывать Улю. Внезапный фортель, выброшенный очередным игроком, определенно развлек старика. И это внушало надежду. Уля поймала себя на странном желании угодить сидящему перед ней. Удивить его, доказать, что она чего-то да стоит. И от этого стало совсем гадко.
Гус имел над ней власть. Как бы ни заставляла себя Ульяна вспомнить, кто перед ней. Что этот странно одетый старик – сама смерть и чума. Что он – причина ее бед. Но этот голос, эти мягкие движения, это скрытое одобрение в словах… Еще немного, и Уля бы сама упала перед ним на колени, умирая от невыносимого желания быть благословленной его прикосновением.
Ульяна со всей силы прикусила кончик языка. Острая боль прогнала нахлынувший было дурман. И тот притаился на самом краешке ее сознания. А Гус тем временем продолжал:
– Словом, не ожидал я чехарды, Ульяна. И теперь даже не знаю, что с тобой делать. Ты, конечно, вещицу принесла. Да нужна ли она мне такая? Разве тянулась к ней ниточка? Разве полынь тебе указала, где она да как ее раздобыть? Нет! – Он нахмурил брови. – Пустышка, значит. А зачем мне такой подарочек, а?
Ульяна молчала, слыша только, как бешено стучит ее сердце. У окна Ксюша все сгребала и сгребала землю: она ссыпала ее в мусорную корзину целыми пригоршнями, но грязное пятно только размазывалось, увеличивалось от ее рук.
Гус посидел немного, размышляя, а потом решительно встал. Лаковые сапоги скрипнули.
– Ну что ты тут извазюкала все? – прикрикнул он, и служка приросла к месту, жалобно поскуливая. – Надо, девушки,
