– Вилли, хватит.
Это произнес Флип; положив на доску ладонь, он заставил пальцы Вилли умолкнуть и этим помог Кэй очнуться.
– Она воспринимает, – сказал Флип. – Ты орешь на нее. Довольно.
Ладонь Флипа отвердела на доске, костяшки побелели – казалось, он давит на пальцы Вилли с неимоверной силой.
Кэй подняла на Флипа глаза, но Вилли будто не замечал его вовсе; он заговорил тихим голосом, почти шепотом, и Кэй напрягала слух, чтобы улавливать его слова поверх содроганий ветра вокруг аэростата.
– Век за веком мы были гильдия, тысяча и один нас было, и все голоса были равны в залах Вифинии, каждый был рыцарем. Духи левой стороны, чьи ладони были полны камешков, строили сюжеты из причин, следствий и путей, какими движется все на свете; духи правой стороны, подставляя раскрытые ладони вдохновляющему воздуху, мечтам, сновидениям, творили силой воображения вселенную идей. Вместе мы плыли по ветру, оплетая края земли нашими песнями. То были дни могущества, когда духи левой стороны – великие барды и рассказчики сказок – брали у духов правой стороны – у фантазеров и прорицателей – материал и основу для самых волшебных историй, эпических и романтических, которые расходились по континентам, распространялись за семь океанов. Мы жили и коловращались тогда в некоем равновесии, в сбалансированном и совершенном движении. Сюжетчики почитали фантазеров, те, в свой черед, уважали сюжетчиков. Казалось – мы движемся в танце, которому нет конца…
– Те дни давно прошли, дружище, – сказал Флип. Бережно, как будто ставя хрупкую, ценную вещь на ненадежную поверхность, он отпустил руку Вилли, лежавшую на доске между ними.
– Мы были счастливы. Может быть, слишком наивны. Но счастливы. – Кэй почудилось – корзина слишком мала, чтобы заключать в себе великую пустоту, из которой вещал Вилли. – Но потом равновесие вдруг оказалось нарушено, и Гадд, который всегда был таким, как сейчас, – не повествователем и не рассказчиком, не деятелем по части средств и движения, не фантазером, не сюжетчиком, не провидцем, не прядильщиком чар, а только лишь силой, нацеленной на…
– Результат, – тихо вставил Флип. – С самого начала Гадд хотел одного: результата.
Вилли кивнул.
– Да, результата. Он сплачивал вокруг себя все больше духов левой стороны. Создавалось впечатление, что они фактически действуют по его приказу, а не руководствуются доской, как прежде. Мы руководствовались доской тысячу лет. А они потянулись к Гадду. Мало-помалу Гадд привлекал к себе новых и новых духов левой стороны, а потом, постепенно, и правой, и даже некоторых фантомов, и наконец их стало так много, что они решились устроить в гильдии голосование, – и мы проиграли. И Гадд сделался Распорядителем, а мы теперь исполняем его распоряжения.
– За исключением тех, что находятся на странице девятнадцатой, которую ты использовал вместо носового платка, – заметил Флип.
– Ага, – согласился Вилли, хотя он не слушал.
Флип, глядя на Кэй, шутливо закатил глаза, но она решила, что тоже его не слушает. Флип встал на ноги, перешагнул через Кэй к приборам и начал возиться с канатами и клапанами, сверяясь со шкалами и что-то бормоча то из одной памятки, то из другой.
Кэй во все глаза смотрела на лежавшую перед ней доску – на ее неровные, неотделанные края, на темную, в мелких пятнах, гладкую поверхность, где по сию пору была видна текстура дерева, из которого эту доску выпилили, где пробегали отсветы от неравномерно качавшегося наверху фонаря. И очень скоро зрелище ее зачаровало: пальцы Вилли возобновили свое рассеянное кружение, их кончики легонько подталкивали, деликатно смещали камешки на доске, которую крупно раскачивало вместе с корзиной. В узорах, что творил с их помощью Вилли, она заметила теперь кое-что новое, странное, чего, она чувствовала, раньше там не было: посередине появились два камешка – один почти безмолвный и малоподвижный, но подталкиваемый через равные промежутки времени, как бы находясь под действием тикающих часов; другой – экстравагантный, выписывающий спонтанные дуги, импульсивный ловец удачи. Инстинкт подсказал ей, что первый камешек – она, второй – ее сестра. Она знала это так же точно, как если бы Вилли достал кисть и краски и написал их портреты.
Кэй подняла на Вилли взгляд.
– Что это за доска? – спросила она. – И что это за камешки? Игра такая?
Вилли нахмурился.
– Нет, не игра. Не совсем игра. Тут нет соперничества, нет победителей и побежденных – только движение и чтение. Называется – сюжетная доска, а на ней сюжетные камешки. Никакой дух левой стороны не отправится в путь без такой доски; они всегда при нас. Они дают нам возможность разложить любую ситуацию, любое повествование, любую историю на простейшие элементы, благодаря чему мы видим ее строение и понимаем, как происходящее сейчас связано с тем, что уже было, и какова его связь с другими ситуациями и историями в будущем.
– Значит, доска помогает предсказывать будущее? Вы можете мне сказать, что со мной приключится? Мы найдем папу – это видно там?
– Нет. Это было бы прорицание. Тут есть разница; некоторые духи способны прорицать, но сюжетные доски им для этого не нужны. Они выхватывают видения из воздуха, как глаз выхватывает звезды холодной ночью. С помощью сюжетных досок мы просто глядим на очертания историй и стараемся понять, как эти очертания работают. Тут – вероятности, привычки, тенденции, то, как события обыкновенно развиваются. Например, камешек, который ты видела раньше, – это Гадд, а камешки вокруг него – некоторые из прочих духов; наблюдая за взаимодействием этого камешка с другими, ты могла видеть, как Гадд установил с ними связь, начал на них влиять, превратил в подобия себя самого.
Кэй кивнула, желая, чтобы черные, с синеватым отливом камешки, теперь почти неподвижные, разве что чуть-чуть подталкиваемые изредка, снова пустились в танец под воздействием пальцев, снова заскользили по испещренной пятнышками доске.
– А потом вот этот камешек была я, – сказала она, прикасаясь к нему, – а вот этот – Элл.
Вилли вскинул на нее глаза, как ужаленный.
– Или нет, – пошла она на попятный. – Может быть, я ошиблась.
– Нет, – отозвался он, смягчаясь. Его пальцы вновь затанцевали по доске. – На каждое отдельно взятое движение можно смотреть многими способами. Многими, многими способами – им нет числа. То, что я тебе показал вначале, можно истолковать и как состязание между порядком и неупорядоченностью. Или как распространение болезни между, скажем, мышами в клетке или кроликами в крольчатнике, когда со временем заражается вся группа. Истолкований этой схеме можно дать сколько угодно, было бы время; но я сказал тебе, что это Гадд, и ты увидела Гадда.
– Но
