Я двинулась дальше, игнорируя игроков вокруг, по крайней мере, старательно делала вид, что мне до них нет дела. Конечно, это давалось непросто – многие шли рядом, забегали вперед.
На внутренних дисплеях шлема отображалась информация со спутника о моем местонахождении. Координаты перенеслись на одну из сторон шлема, появилось призрачное изображение улицы. На главном экране предстала картина полного разрушения – видимо, это была старая часть города, о которой я не знала. Мы находились всего в двухстах или трехстах метрах от офиса, но я продолжала торопливо шагать в противоположном направлении, опустив голову. Место показалось мне незнакомым. Рассмотреть его как следует не удавалось: отвлекали цифровые датчики. Я оступилась, потеряв равновесие, – смотреть на реальный окружающий мир было бы привычнее.
Игроки не отставали. Я слышала их, чувствовала их присутствие спиной, аппаратура обозначала их местоположение. Количество людей передавалось на экран, толпа постепенно увеличивалась в размерах – медленно, но неуклонно. Я, сама того не желая, оказалась во главе целой массы игроков. Толпа, будто магнит, притягивает к себе, она становится самостоятельным организмом, приобретая коллективный разум.
Дисплеи высвечивались со всех сторон. Эта толпа была подсоединена.
Я очутилась на главной улице города с ее необъятными стройками; подъемные краны возвышались над новыми многоквартирными гробами. Пыль мело по неровной поверхности дороги. Громады механизмов монотонно стучали за стенами. Высоко над головой палило солнце, металлические части снаряжения нагрелись и обжигали мою незащищенную кожу.
Пройдя через строительные площадки, мы оказались на улице, облепленной с обеих сторон маленькими старыми зданиями. Зрительное программное обеспечение обозначило большую часть этой местности как необитаемую территорию. Я наклонила голову, пытаясь осмотреться вокруг через щиток, не используя монитор, в глаза бросилось множество заброшенных зданий. Дверные проемы без малейшего признака самих дверей, заколоченные окна, провисшие или зияющие безобразными провалами крыши.
Люди, вернее, сообщества игроков или принципалов, в наши дни не жили раздельно. Коллективное жилье стало широко распространенным явлением: легко формировались и реформировались общественные связи, изучались и укреплялись бытовые и сексуальные предпочтения и особенности поведения. Таким стало современное человечество. Команды и синдикаты образовывали неразрывные связи, привлекающие интерес инвесторов. Я сама жила так до того, как имела неосторожность устроиться на эту работу, и сейчас мне не терпелось вернуться к прежнему образу жизни. Не хватало самого процесса игры, азарта, ощущения постоянного контакта и удовольствия.
Чувство ненужности, социальной отверженности непрерывно нарастало с первых дней моей работы в Сети. Я оказалась по другую сторону баррикад.
Неприятное, пугающее ощущение не покидало меня на этой старой полуразрушенной улице. Тепловые датчики обнаружили присутствие людей в парочке мест. Сигнала о том, что они представляют какой-либо интерес, не поступило, и я двинулась дальше. Кажется, это были не-игроки, потерянные люди, шатающиеся там и тут в поисках убежища, влачащие трагичное и бессмысленное существование. Я знала: вряд ли им позволят остаться в этих зданиях надолго. Почти все развалины принадлежали различным конкурирующим группировкам: они служили местами сходок, где время от времени втайне встречались принципалы, игроки с глазу на глаз обсуждали стратегию игры, а картели планировали самые невероятные ставки. Эти места регулярно осматривались, и непрошеные гости выдворялись, особенно если где-нибудь поблизости намечался эпизод.
Я ненавидела Сеть, что платила мне деньги, за ее безжалостную природу: один лишь барыш имел для нее значение.
После десяти минут неспешной ходьбы с моими незваными преследователями, количество которых уже, должно быть, перевалило за сотню, я заметила впереди такую же группу игроков. Они столпились вокруг чего-то; с такого расстояния я не могла как следует рассмотреть это, и потому подключила датчики. На главном дисплее высветилось «100 %», и я поняла, что объект моих поисков обнаружен.
В дальней области присутствовали еще следы некой органической среды – неактивной; отображаемый на экране процент был заметно ниже. По мере приближения к этой зоне процент медленно увеличивался. Место явно стоило осмотреть. Я должна быть готова щелкнуть затвором. Только бы добраться вовремя. Мое снаряжение издавало басовитое гудение. Я чувствовала, как нагреваются пристегнутые к поясу батареи, обливаясь потом под палящим зноем и тяжестью защитного костюма. Толпа зашумела. Я с трудом различала отдельные голоса – игроки одинаково реагировали на эти же данные. Основная информация, которую получали игроки, выводилась через меня.
Датчик интерфейса, считывающий намерения и мотивы игроков, обычно мягкого, бледно-желтого цвета, иногда с двумя-тремя красными огоньками. Сейчас же он пестрел смесью страха, любопытства, отвращения и, конечно, взволнованного предвосхищения. Игроки рвались вперед, не желая подстраиваться под мой размеренный шаг, грубо толкаясь и стремясь опередить друг друга.
Большинство держались на некотором расстоянии. Они были повсюду – кое-кто совсем близко, – но не вмешивались в процесс. Они мечтали о том, чтобы попасть на экраны, отщелкать сцену, завершить ее, двинуться дальше, закончить эпизод.
Игроки вырвались вперед, разделившись на две группы – индивиды, действующие заодно, словно стая жадных скворцов. Экраны, зажатые в потных ладонях, мерцали в унисон. Впереди было чисто. Мои линзы автоматически увеличились: интерфейс подсказывал мне идти дальше. В тот же момент сработали стабилизирующие гироскопы и сервоприводы, смещая баланс снаряжения таким образом, что оно стало ощутимо легче. Я почувствовала, что таким образом аппаратура словно бы подталкивает меня вперед.
Это было человеческое тело. Сначала изображение было нечетким, и не позволяло разглядеть, мужчина передо мной или женщина. Тело лежало плашмя, лицом вниз; безобразно скорченное, с выгнутой аркой спиной, оно всё еще каким-то непостижимым образом держалось на коленях, словно отбивало поклон некоему божеству, распластав длинные волосы по каменистой почве. Оно было обнажено. Датчики проводили анализ данных с характеристиками органической материи – я же через щиток смотрела на голые ягодицы, гротескно выпирающие под неестественным углом, на вжатую в грязь голову. Толпа всё продолжала разделяться, позволяя мне действовать дальше в одиночку и сконцентрироваться на щелчках. Я медленно выступила вперед, оборудование стабилизировалось, измеряя реакции игроков. Толпа постепенно рассеивалась. Игроки стояли со своими консолями, уставившись на экраны, наблюдая за реалити-шоу собственными глазами.
Кончики их пальцев ударяли по экранам.
Подойдя ближе, я поняла, что тело принадлежало мужчине. Еще чуть-чуть, почти вплотную, – и мои линзы начали калибровку. Картинка не изменилась, но цвета стали более насыщенными и естественными, резкость сохранялась на прежнем высоком уровне. По всей спине и на шее мужчины виднелись глубокие порезы, одна рука оторвана или отрезана. Темная дыра в просвете подмышки приводила в ужас, но конечность, мертвенно-бледная конечность, валявшаяся на пыльной дороге в нескольких метрах, выглядела еще ужасней. Пальцы сжались в кулак.
Я больше не управляла снаряжением – система взяла всё под свой контроль, датчики
