Он взошел по ступеням и встал рядом с ней – высокий, стройный, облаченный в белые как саван одежды. Увидев, что иерофант приветственно воздел руку, толпа ответила ликующими возгласами и на помост полетели венки из полевых цветов, оставшиеся от праздничного убранства. Еще один повелительный жест – и люди смолкли, приготовившись внимать верховному жрецу.
– Мои возлюбленные дети! Сегодня я призвал вас, чтобы сообщить горькую весть. Святыня Равноденствия, праздника света и жизни, осквернена худшим из всех смертных грехов – блудной ересью, навлекшей позор на наш город.
По толпе прокатился глухой ропот. Гектор продолжал:
– Светоносец наказал мне заботиться о вас так, как отец заботится о своем потомстве. Лишившись счастья отцовства, я обрел стократ больше – семью, частью которой стал каждый из вас! Но горе мне и горе всем вам, ибо как встарь не Отец, но Мать стала источником скверны. Моя жена, леди Анна, не выдержала муки бездетства и спуталась с мерзкими демонами, явившимися из самых черных глубин земли. Смотрите, как гордо она носит их семя!
Гектор указал рукой на дрожащую от холода Анну, в животе которой толкался огромный плод, словно стремясь прорвать стенки утробы и поскорее явиться на свет. Люди взвыли, со всех сторон в женщину полетели проклятья.
– Вот он, мой позор! Разве достоин возглавлять Венец тот, чья жена блудит с нечистью за его спиной? Отвечайте мне, жители Авестана!
Вопли стихли, и даже самые ярые крикуны стыдливо потупили взгляд, не в силах резко осудить Всеотца. В наступившей тишине хриплый голос Гектора зазвучал с новой силой.
– Я грешен в своей слепоте, мои дорогие чада. Если Податель Света поразит меня своим огнем – я воздам ему хвалу за то, что милостью своей он избавит землю от еще одного заблудшего сына. Но не только бог, но и сам человек может очистить свою душу.
Гектор извлек из-за пазухи серебряный серп, лезвие которого казалось черным из-за внезапно опустившихся на город туч. Накрапывал мелкий, холодный дождь, грозящий в любую минуту перерасти в грозу. Люди удивленно задирали головы и боязливо ежились, на всякий случай осеняя себя знаком звезды.
– Ты сознаешься в своем преступлении, блудница? – спросил Гектор, чувствуя, как к горлу подступает ледяной ком. Анна не ответила: она смотрела словно сквозь него и лишь сильнее прижимала руки к животу. Когда по условному знаку иерофанта с нее содрали рубище, женщина протестующие замычала и сгорбилась, бессознательно стараясь сохранить тепло. Жрец почувствовал, как мир плывет перед глазами, – ему вдруг сделалось невероятно страшно, и серп едва не выскользнул из мигом вспотевших рук.
– Я… Именем Светоносца и двенадцати святых отцов я приговариваю тебя, Анна из Когстейна, к смертной казни. Милостью звезд я дарую тебе искупление и избавлю от греховного плода!
На мгновение воцарилась гробовая тишина, и Гектор услышал неистовое биение своего сердца, которое готово было выпрыгнуть из грудной клетки. Затем толпа взорвалась таким диким ревом, что от него, казалось, содрогнулись даже мраморные колонны, подпирающие своды Храма. Пути назад больше не было.
Стараясь удержать гаснущий от волнения рассудок, Гектор приблизился к Анне и ухватил ее за талию, словно желая обнять. Даже сквозь пелену дурманящего опьянения она поняла, что сейчас произойдет – ее лицо исказил ужас. Стараясь не сводить взгляд с серебристой полоски лезвия, Гектор замахнулся и одним точным ударом рассек живот беременной женщины. Она испустила истошный вопль и завыла как зверь, упав на колени. Опьяненный видом крови, иерофант уже не помнил себя: он запустил руку прямо в распоротую утробу и выдернул оттуда свой плод под свист и улюлюканье возбужденной толпы.
Вид его добычи был чудовищен. В руке Гектора был зажат бесформенный, влажный комок сизо-лиловой плоти. На первый взгляд, у новорожденного вовсе не было костей и множество мягких, тонких конечностей вырастали прямо из живота. Пока жрец с омерзением разглядывал свою добычу, уродливое дитя настойчиво цеплялось за его руки и издавало гулкие звуки, в которых слышался детский плач. Ему было холодно и страшно, и оно отчаянно тянулось к единственному источнику тепла. На мгновение Гектор испытал острую жалость к безобразному существу. Чем дольше он вглядывался в свое чадо, тем отчетливее видел в нем обычного ребенка, изуродованного проклятьем. Скорченное тельце, покрытое недоразвитой кожей с синими прожилками вен, венчала непомерно большая голова, усеянная россыпью темных глаз. Словно насмехаясь, природа наградила младенца чертами тех самых чудовищ, запретные знания которых наставляли Гектора все эти годы!
В этот миг внутри него что-то сломалось. Нет, он не даст этому существу умереть! Его необходимо спрятать, пока эти, внизу, с перекошенными от злобы лицами не отобрали у Гектора последнюю родную душу и не утащили ее во мрак. Он неосознанно прижал к себе уродца, пачкая белые одежды кровью и родовой слизью. Дитя пахло парным мясом и мускусом, запах которого щекотал ноздри. Гектор вдохнул этот аромат и неожиданно ощутил… голод. Страшный, раздирающий внутренности голод, который затмил собой все остальные чувства. Долго, слишком долго он пренебрегал ритуалами очищения, погруженный в бурлящую купель страстей. И сейчас, почуяв добычу, ангел внутри него впился когтями в стены своей тюрьмы, требуя мяса и крови. Но ничего, Гектор укроет своего ребенка и от этой беды… Спрячет в укромном, теплом месте… Где только он…
Рассудок оставил Всеотца. Он широко распахнул рот и принялся заталкивать в горло скользкое, мягкое тело, истошно цепляющееся всеми своими конечностями за нос, волосы, скулы в тщетной борьбе. Люди на площади пришли в ужас от этого кошмарного зрелища. Одни бежали прочь, насмерть затаптывая тех, кто не успевал уйти с пути; другие, объятые яростью, лезли вперед, чтобы разорвать на части того, кого еще минуту назад готовы были носить на руках. «Малефик, малефик!» – неслось над рядами как боевой клич. Гектор чувствовал, как мягкие ткани в его горле рвутся на лоскуты, а кости трещат и ходят ходуном – но продолжал заглатывать отпрыска, пока тот не скрылся целиком. Только сейчас жрец почувствовал, как тело сотрясают волны невыносимой боли, и рухнул на окровавленный помост рядом с остывающим телом своей супруги. Людское море сомкнулось над ним, но руки ухватили лишь пустоту – там, где мгновение назад лежал иерофант, осталось лишь несколько пятен густой, черной жидкости, лишь отдаленно напоминающей кровь. Сверкнула молния, гулко ударил гром, и с небес обрушилась стена дождя.
III
Он медленно брел по каменистым холмам в сторону горных отрогов, поросших густым ельником. Сотни лет назад ледник вынес с заиндевелых горных вершин обломки породы, и кое-где на изъеденных временем камнях можно было обнаружить странные отпечатки, напоминающие следы от суставчатых лап неведомых созданий – а может, это
