Он помолчал, потом взял кусок шоколадки, принялся жевать.
– Секта какая-то, – буркнула Катя. – Их сейчас много. Даже не разберешь, кому поклоняются. Макаронному монстру или саблезубому тигру.
В присутствии Андрея она успокоилась. Даже его рассказ не показался ей страшным. Он был необычным, но вполне себе рациональным.
– Главное, не соваться туда, – продолжила Катя. – И держаться подальше от женщин с мопсами. А то мало ли. Затащит в квартиру, ну и…
– Ага, глаз положит.
Они оба рассмеялись, и страх развеялся окончательно.
– Так а почему вы гуляете? Почему дома никто не ждет?
Андрей обвел кухню рукой:
– Холостяцкая жизнь только лет в двадцать интересна и насыщенна. В сорок она становится тихой и молчаливой. Почти у всех. Что тут делать-то одному?
– А зачем тогда переехал?
– Квартиру дали – вот и переехал. Я пятнадцать лет Родине отдал. Заработал, так сказать, на однушку на окраине. Дома у меня нормальная квартира была, но, знаешь, как это бывает, развод, дети… все лучшее детям и бывшей жене. Она к новому ухажеру, а я, стало быть, сюда.
Видимо, смутившись от столь частых откровений, Андрей отвлекся, заварил еще чаю.
– Ну а ты чего бродишь одна по ночам? Не надоело?
– Надоело, – честно призналась Катя и принялась рассказывать. О работе, учебе, родителях. О том, как собралась вырваться из обыденности жизни, а, получается, увязла еще крепче.
Они обменялись номерами, а потом еще долго-долго болтали. Раз за разом кипятился чайник, исчезали со стола вкусности, Лаки тоже угостили. За окном хозяйничала ночь, ревела вьюга, но здесь, на залитой светом кухне в компании Андрея и его пса, Катя чувствовала себя удивительно хорошо.
О церкви она вспомнила, только когда попала домой. Решила приоткрыть окно перед сном, запустить свежий воздух в квартиру. И тогда увидела огоньки. Они мелькали возле церкви, будто вокруг ходили люди с фонариками. Или со свечами.
Катя быстро разобрала постель, скинула одежду и нырнула под одеяло с головой, как маленькая девочка. Лишь бы не услышать, лишь бы не услышать…
Сон пришел скоро – вязкий, липкий, словно мед. Из такого не выбраться, как ни старайся.
Было холодно. Катя шагала по заснеженному городу, застревая в сугробах, а ее преследовал человек из церкви. Она видела его неправильную тень, видела, как та заполняет тротуары целиком. Впереди был слышен голос Андрея, он приближался. Сквозь метель вырисовывался знакомый силуэт, рядом бежал Лаки. Но откуда-то Катя знала, что на этот раз им не успеть.
Она проснулась от грохота. На лестничном пролете снова закрывались и открывались двери лифта.
Нащупала телефон, проверила время – половина четвертого утра. По зимним меркам – глубокая ночь. До рассвета еще ой как далеко.
БАМ!
Будто лифт ломился во входную дверь. Заболели виски, Катя легла на спину, понимая, что быстро заснуть не получится… если вообще получится.
БАМ!
Минут пять Катя напряженно вслушивалась в темноту, вздрагивая от очередного лязгающего удара. Потом поднялась и направилась к дверям. Что она собиралась сделать? Непонятно. Консьержа в доме никогда не было. Как обращаться с лифтами, Катя не знала. Почему-то подумалось, что должен быть номер телефона технического обслуживания (мы же в цивилизованной стране живем?). Можно будет позвонить, наорать на кого-нибудь, заставить приехать, пусть даже среди ночи.
БАМ!
Катя вышла в коридор, решительно направилась к лифтам, но застыла на месте, не веря своим глазам.
Вместо грузового лифта выпирала искореженная деревянная стенка церквушки. Крыльцо исчезало в бетонном полу. Косая деревянная дверца открывалась и резко захлопывалась, издавая тот самый лязгающий, мерзкий, отвратительный БАМ!
Церквушка как будто проросла здесь, на лестничном пролете, как трава пробивается сквозь бетонные плиты или асфальт.
Дверь распахнулась со скрипом и застыла, предоставляя Кате обзор. Она увидела сени с низким щербатым потолком, а сразу за сенями просторную и ярко освещенную комнату. В центре нее лежало что-то влажное, будто большой кусок глины с человеческий рост. Из куска этого торчали человеческие руки с согнутыми окровавленными пальцами. И ноги торчали тоже. Носы. Губы. Глаза. А еще там стояли люди и пялились на Катю. Ухмылялись. Манили к себе.
С крыльца закапала на пол вязкая темная кровь.
Люди внутри церквушки начали отрывать от бесформенного нечто куски, мять в руках, вылепливать какие-то причудливые фигурки.
Катя закричала так, что боль пронзила легкие.
…Видение ушло. Она поняла, что стоит перед грузовым лифтом в пижаме и тапочках, прижимая к груди ключи. Лифт распахнул дверцы, приглашая войти. Внутри тускло светилась лампочка.
Катя развернулась и побежала к квартире. За спиной раздался лязгающий, негромкий «бам». Лифт загудел, отправившись в неведомое ночное странствие.
– Где Новый год встречать собираешься? – спросил Андрей.
Они шли вдоль забора, огибая новостройки соседними улицами. В последнее время Катя не хотела идти через стройку, даже когда было светло. Никак она не могла забыть страшный сон, приснившийся неделю назад.
Андрей встречал Катю у трамвая и провожал до квартиры, иногда заходя на чашку чая. Лаки тоже всегда был рядом.
– Про Новый год не знаю, – ответила она. – Да и настроение пока ни разу не праздничное.
Катя поежилась. На волосах и ресницах оседали хлопья снега. Погода никак не желала определяться, надо ли запускать режим зимы на полную или можно еще подождать. С утра стоял минус, к обеду вдруг потеплело, и всюду начало капать и подтаивать. При этом мокрый снег валил так, будто решил перевыполнить месячную норму.
– Если планов нет, давай ко мне, – сказал Андрей. – Скромно проводим две тыщи семнадцатый куда подальше. В конце концов, не бросишь же ты меня одного в первый Новый год в чужом городе?
– На жалость давишь?
– Именно. Но вообще-то у меня много приемов.
– У тебя Лаки всегда рядом, какое одиночество?
– Мы с Лаки уже практически единое целое. И у нашего целого очень серьезный страх перед одиночеством, да. Обостряется как раз на праздники. Интересно, есть у него научное название? Типа социофобии, но наоборот.
– Наверняка есть. Психологи давно каждое отклонение как-нибудь обозвали. – Катя нервно хихикнула. Она представила, как приходит в кабинет психолога и сообщает, что у нее боязнь странных церквей, жутких маньяков и грохочущих лифтов. Ее сразу сдадут в дурдом или попробуют вылечить на месте?
Мимо спешили люди. С шумом промчался грузовик, разметав тяжелыми колесами коричневую ледяную жижу. Под козырьком магазина сидел лохматый старый пес и, кажется, провожал взглядом Андрея и Катю.
Ветер усилился, а вместе с ним закружился в бешеном танце снегопад – тяжелый, мокрый, то и дело переходящий в дождь. Лаки потихоньку становился
