Шуршание приблизилось.
В висках пульсировало, легкие разрывало. Остро хотелось выдохнуть и глотнуть еще воздуха, но Кирилл не мог этого сделать. Горло сдавило спазмом, а в грудную клетку словно вбили распорку.
По нише поскребли.
Кирилл впал в какое-то полуобморочное оцепенение; время растянулось в длинный вязкий – месяц? год? столетие? – перед глазами плавали белые полосы, в ушах шумела кровь. Все тело – за исключением, быть может, век, – онемело, Кирилл не ощущал его и не удивился бы, если б обнаружил, что он уже выпотрошен и насажен до самого мозга на волосатый кол, гнущийся во все стороны в любой своей части.
Что-то шумно вздохнуло – и шуршание стало медленно удаляться.
Кирилл разлепил до боли зажмуренные глаза. Темнота перед ним пульсировала, но это была пустая темнота. В ней не было ничего – и никого.
Шуршание отдалялось вперед, откуда Кирилл когда-то пришел. Или мог прийти – он уже понял, что окончательно и бесповоротно заблудился. Существо, разумеется, ориентировалось в подвале гораздо лучше случайно попадавших туда жертв – и теперь упорно направлялось к открытой двери, нащупывая след по запаху на земле, а может быть, по рассеянным в воздухе феромонам…
К двери! – сердце подскочило в груди, и Кирилл замер. К двери – над которой находится их балкон! А на балконе сидит ничего не подозревающая Марина! Нет, нет, ни в коем случае, этого нельзя допустить!
Кирилл выполз из ниши и начал озираться по сторонам, таращась в вязкую темноту. Не было смысла искать фонарик – вряд ли бы у него это получилось, да и тот, скорее всего, безнадежно испорчен – и самое главное, луч света мог выдать Кирилла… Точно, как же он этого не понял раньше! Он же фактически орал чудовищу: «Эй! Я тут, я совсем рядом!» – только что не расстилал ковровую дорожку…
Кирилл сделал было несколько неуверенных шагов – и остановился. Существо затаилось где-то там и уже, вероятно, поджидает его. Может быть, оно растеклось по узкому проходу между трубами и раскрыло обрамленную костяными выростами пасть – и он зайдет туда, перешагнет через острую пластину, а может быть, и запнется о нее, но будет уже поздно. Совершенно и окончательно поздно…
Нужно вернуть существо сюда. Нужно снова оказаться впереди него. Нужно заставить его ползти. И если оно молчит – то пусть заговорят песок и земля!
Кирилл дернул зубами уже подсохшую корочку на ладони. Кольнуло болью – Кирилл не видел, но ощущал, как на ранке набухает капелька крови.
Он подцепил зубами краешек кожи и рванул вверх и в сторону, разрывая ссадину все сильнее и сильнее, обнажая сосуды, вскрывая капилляры.
На этот раз болью уже полоснуло, жгуче запульсировала мякоть под большим пальцем. Хорошо, все правильно, хорошо!
Запястье защекотало – струйка крови из разорванной ранки потекла вниз. Кирилл, сберегая каждую каплю, мазнул рукой по трубе. Потом еще и еще.
«Антисанитария, – мелькнуло в голове. – Зараза. Столбняк. Нельзя так».
– К черту, – прошипел Кирилл. – К черту.
К черту! Даже если потом отрежут руку – главное, что он остальной спасется. Можно пожертвовать рукой, чтобы спастись всему!
Он тер и тер по трубе, пока не понял, что уже стачивает кожу о шершавую краску.
Только тогда он вернулся в ту нишу, где прятался раньше, – и вывалялся в слизи и плесени, зачерпывая грязь обеими руками, вымазывая волосы и засовывая под футболку.
А потом пошел – медленно, прижимаясь спиной к холодной трубе, мелкими шажками, боком – как трусливый крабик.
А когда мимо него пронеслось шуршание – оглянулся.
Темная масса – чернее мрака, царившего в подвале, как бы дико это не звучало, каким бы невозможным это ни казалось – приблизилась к трубе и обволокла ее.
Кирилл бежал – бежал со всех сил, на которые только был способен, спотыкаясь, падая, обдирая колени и руки. Кровь он тут же вытирал о песок и трубы – ни капли не должно было быть на нем, пусть чудовище задержится, пусть оно собьется с пути.
Тьма, чернее самого мрака, гналась за ним по пятам.
Кирилл уже и понятия не имел, где же находится та спасительная дверь, через которую он спустился в подвал. Скорее всего, он сейчас плутал по спирали или по кругу, заблудившись в переплетениях труб. Кирилл не мог бежать по прямой – в расстояние, что он отмахал, дом укладывался дважды, а то и трижды. Ему уже начало казаться, что он провалился в какой-то параллельный, потусторонний мир, который весь являлся одним сплошным подвалом.
И тут краем глаза он увидел слабый – едва заметный, как мутное белое пятнышко, – лучик света.
Выход! Там где-то выход!
Кирилл рванулся туда – но трубы преградили ему дорогу. Он метнулся влево, потом вправо, лихорадочно ощупывая их руками. Никак! Он был заперт в этом лабиринте, и хотя до спасительного окошка было не более пяти метров, Кирилл не мог преодолеть даже эту малость.
Он рухнул на землю и попытался пролезть под трубами.
Спину обожгло, мокрая футболка зашипела.
Кирилл инстинктивно дернулся было назад, но тут же остановил себя – и, стиснув зубы, пополз вперед.
Футболка уже не защищала спину, кожу не просто пекло, а жгло, а в тех местах, где ее касалась мокрая ткань, обваривало – Кирилл даже чувствовал, что стоит ему замешкаться, как отрываются прикипевшие к горячему металлу клочья кожи и набухают водянистые волдыри – но он полз и полз вперед, моля только об одном: чтобы проход не закончился тупиком.
В какой-то момент голова перестала проходить между трубой и полом. Кирилл тыкался ошпаренным лбом – но без толку, подбородок и зубы упирались в землю, расквашивая нос. В панике он начал слепо шарить руками вокруг, пока не наткнулся на обломок кирпича, практически полностью вросший в пол. Одним рывком он выворотил его – и со всего размаху стал вбивать под трубы, роя плотный мокрый песок и выковыривая комья глины. Понадобилось минуты три – долгих растянутых на три столетия минуты, – чтобы голова наконец-то прошла: боком, обдирая и сплющивая уши, но прошла. Телу пришлось распластаться, раскинув руки и вдавив грудную клетку в пол, как полураздавленный таракан, – только тогда, счищая кожу с хребта, ему удалось протиснуться к вожделенному свету.
Это было одно из тех самых заколоченных подвальных окошек – свет падал через щели
