На свадебный обед мы все, гости, собрались в доме Кравцовых, жарко было, все высыпали на балкончик глотнуть свежего воздуха, неудивительно, что ветхие перильца обрушились! С балкона свалились многие, но кто отделался ушибами, кто вообще ссадинами, а мне не повезло больше всех. Сначала отнялись ноги, потом настала полная неподвижность. Ну, я уже написала, что передумала, что перечувствовала, что испытала! Несчастные родители мои, сколько слез они пролили надо мной, при этом таясь от меня! Они испробовали все возможности медицины, зазывали ко мне самых лучших докторов. Ну, я уже написала, что передумала, что перечувствовала, что испытала! Уже и они отчаялись (а я-то отчаялась давно, хоть тужилась перед родными изображать надежду), и вот однажды я увидела во сне преподобного старца из Сарова, который наклонился над моей постелью и сказал: «Когда меня не станет, ходите ко мне на гробик. Все, что ни есть у вас на душе, все – припадите ко мне на гробик, припав к земле, как к живому, и расскажите. И услышу я вас, и скорбь ваша пройдет! Как с живым со мной говорите, и всегда для вас жив я буду!…»
Я закричала среди ночи так, что весь дом перебудила. Прибежали родители, страшно испуганные, решив, что мне стало хуже, хотя, казалось бы, хуже некуда. Я рассказала про свой сон. Матушка схватилась за голову и принялась себя укорять за то, что совершенно позабыла о Саровском праведнике. А между тем она слышала в детстве историю одного родственника своей бабушки, господина Мостовилова. Он тяжело, неизлечимо заболел, лежал недвижимо и даже голову не мог сам поднимать. Он лечился у всех мыслимых и немыслимых светил, его даже за границу возили, но все было бесполезно. Наконец родственники привезли Мостовилова в его нижегородское лукояновское имение, село Бритвино, признав бессмысленными все попытки его излечить. И тут кто-то упомянул при нем о праведном старце. Совершенно отчаявшись, Мостовилов велел везти себя в Саровскую пустынь. Старец, поглядев на недвижного Мостовилова, которого поддерживали его люди, пояснил, что лечить он не лечит, надо к докторам ехать. Мостовилов сказал, что просит праведника только помолиться за него, ибо сам он, грешный человек, к Богу обратиться не дерзает. Старец стал выспрашивать его, истинно ли он верующий, и Мостовилов сказал, что да, верит в чудеса, творимые Иисусом и в его дар исцелять одним словом. «А если веруете, – сказал старец, – то вы здоровы уже!» Он поставил Мостовилова на ноги, помог сделать несколько шагов – и тот пошел сам, чувствуя себя совершенно здоровым.
Матушка плакала и просила у меня прощения за непонятную забывчивость, отец, человек образованный и верящий только в науку, хмурил брови, не слишком уповая на чудеса, а я сказала, что есть некий особенный смысл в том, что Саровский праведник сам меня позвал, сам велел ехать на свою могилу, а значит, у меня есть надежда на исцеление.
Надо ли говорить, что немедленно после этого мы собрались и отправились в путь?.. Узнав об этом, Надя во что бы то ни стало решила меня сопровождать! Муж ее, человек военный, находился в это время по делам служебным в своем полку, стоявшем во Владимире, а родителей Надя сумела уговорить. Я прекрасно понимала, что отправилась она со мной не потому, что ей такая уж охота странствовать приспела, а потому, что угрызла Надю совесть за то, что именно на ее свадьбе я столь страшно была изувечена. Думаю, именно этим и родителей она убедила, все же страшно им было за дочь, которую станет проклинать ее лучшая подруга! Ведь мы с Надей дружили еще с тех пор, как нянюшки водили нас, малышек, на прогулки на берег Волги, в Александровский сад, названный так, как известно, в честь императрицы Александры Федоровны… Вот только зря беспокоилась матушка Нади: у меня и в мыслях не было ее проклинать! Вот кого я кляла, так это ее отца, который был заядлым картежником, все деньги на зеленом сукне оставлял, а дом разваливался на части. Был бы хозяином рачительным, так и балкон не обвалился бы!
Но это все уже осталось в прошлом. Сейчас я полна была веры в чудо, и этой верой своих родителей и Надю преисполнила.
Словом, мы собрались и отправились в путь.
Нижний Новгород, наши дни
Что-то пело над ухом – то звенело, то разливалось плавной мелодией, то снова звенело. Это была какая-то птица. Она парила над зеленой сырой долиной, которая сладко пахла цветами. Птица называлась кондор. Он летел, пел и звенел… Не надоест же?!
Надо попросить его замолчать, голова разламывается от его пения!
Словно откликнувшись на отчаянный немой призыв, кондор заткнулся.
Правда, ненадолго. Опять завопил. Нет, все же придется свернуть ему шею!
Трапезников приоткрыл один глаз и обнаружил прямо перед собой мохнатенький ярко-голубой цветок. Цветок назывался василек. Трапезников тупо смотрел на него, пытаясь понять, откуда взялся василек в его постели и почему эта постель такая холодная и сырая. И кондор, главное, откуда взялся?!
С трудом поднял голову – и обнаружил, что лежит среди цветов и травы неподалеку от крыльца какого-то покосившегося домишка. Повернулся, поглядел в тусклое, затянутое тучками небо.
Начал понемногу соображать. Это домик бабы Маши. Зачем сюда принесло Трапезникова? Опять поссорился с Валентиной и решил провести ночь вдали от постоянных попреков? Тогда почему заснул на обочине? Но все-таки откуда здесь взялся кондор, ведь отродясь никакой птицы, кроме кур, гусей и воробьев тут не водилось?!
Но самое странное, что кондор затаился в траве и поет, поет… Или он васильками питается?
И вдруг дошло: это никакой не кондор – это телефонный звонок, мелодия называется «Полет кондора», или «Одинокий пастух», кому как больше нравится, исполняет ее оркестр Джеймса Ласта!
Чей же это телефон заливается в траве? У Трапезникова была какая-то брутальная песня брутального «Раммштайна». Значит, телефон чужой.
Пошарил в траве – ладонь наткнулась на громко поющий прямоугольник. Подтянул его поближе – и резко сел, увидев, что держит уже знакомый ему серебристый «Самсунг». Это телефон Жени: наверное, он вылетел из кармана Трапезникова, когда тот упал.
Вдруг все вспомнилось: и Верьгиз, который уносил Женю, и ледяная рука Назарова, тянущаяся к его лицу!
Звонок умолк; Трапезников отбросил телефон, так и не взглянув на дисплей, и обеими руками ощупал свое
