– Я не воображаю, что стреляю в людей, – говорит она с набитым ртом, полным наполовину пережеванного мяса и слоеного теста. – Это всего лишь моя снайперская винтовка правды. Она показывает, что люди, которые кажутся счастливыми, на самом деле лишь притворяются. Вся их счастливая жизнь – сплошной обман. Никто не счастлив, если говорить правду.
– Я счастлив, – хмурится Дэлил. – По крайней мере был, пока ты не отхватила половину моей сосиски в тесте.
– Нет, ты не счастлив, – возражает Элли. – Никто не счастлив.
Дэлил задумывается.
– Нет, ты все-таки ошибаешься. Я счастлив.
– Ты только думаешь, что счастлив, – настаивает Элли.
– Но если я думаю, что счастлив, значит, я и правда счастлив, – говорит Дэлил, откусывая сосиску в тесте. – Декарт, верно?
– Ты не можешь быть счастлив. – Элли еще сильнее прижимает к себе свой рюкзак. – Потому что это будет нечестно. Снайперская винтовка правды – это все, что у меня есть. Единственное, что не дает мне сойти с ума. Мне нужно верить в то, что никто на самом деле не счастлив, а если это не так, то от этого я буду только несчастнее. – Она смотрит на Дэлила умоляющими глазами. – Не лишай меня этого.
Он пожимает плечами, закидывает в рот остатки сосиски в тесте и сворачивает бумажный пакетик.
– Ты права, – жуя, говорит он. – Я действительно ужасно несчастлив. Особенно из-за того, что ты не сможешь пойти на вечеринку в пятницу вечером.
– Я правда не могу, – вздыхает Элли. – Ты прекрасно это знаешь. Джеймс едет в Лондон рано утром в субботу. А я должна работать в пятницу в польском магазине, и сейчас это особенно важно. – Она смотрит на Дэлила. – Я потеряла свою работу в сварочной мастерской.
«Есть кое-какие проблемы», – говорит Хутерс со свисающей с его сухих губ самокруткой, вытирая жирные после завтрака руки о свою футболку с нарисованной на ней голой женщиной с пустыми глазами, отвечающей на его внимание своей застывшей глупой улыбкой. Он собрал всех своих воскресных работников в мастерской вокруг электрического обогревателя – единственной уступки, на которую Хутерс пошел, чтобы сделать это место хоть немного более комфортным для работы в разгар зимы. Это большое, гулкое помещение из бетона и профнастила, с выстроенными по периметру скамейками. Работа Элли заключается в том, чтобы собирать металлические сетки и сваривать их в аппарате точечной сварки, нажимая ногой на педаль: в результате получаются заготовки, которым впоследствии предстоит превратиться в тележки для супермаркета. Это тяжелая и грязная работа, и ее руки постоянно усыпаны маленькими ожогами, лицо перепачкано маслом, а пальцы покрыты занозами от стоящих рядом с ее рабочим местом грубых деревянных поддонов, на которые свалена металлическая проволока, предназначенная для сварки. Элли работает таким образом все воскресенье и в конце дня получает коричневый конверт с двадцатью фунтами внутри. Однако, похоже, эта сварочная подработка теперь для нее накрылась.
Где-то в глубине мастерской из радио доносятся «Воскресные песни о любви» Стива Райта. Хутерс трет нос и кричит: «Выключите эту хрень на минуту!» Элли оглядывается вокруг, окидывая взглядом разношерстную компанию своих товарищей по воскресной работе: несколько мужчин среднего возраста в потрепанной одежде, разговаривающих о футболе, пиве и женах; несколько с виду студентов, количество которых весьма уменьшилось после рождественских каникул, и несколько групп иммигрантов, держащихся обособленно, только со своими, за исключением одного блондина-австралийца, охотно болтающего со всеми, кто окажется рядом, но ни разу так и не ответившего на восхищенные взгляды Элли.
– Тут в последнее время МТП стало совать свой нос, – говорит Хутерс. В глубине мастерской начинает звучать «Lady in Red». Хутерс кричит: – Я же сказал, выключите эту хрень! – Потом он поворачивается к кучке латышей, одетых все, как один, в кожаные куртки: – М-Т-П, – раздельно произносит он. – Министерство труда и пенсий. Вечно лезут куда не просят, черт бы их побрал. Только мешают честным бизнесменам хоть что-нибудь заработать.
Хутерс похлопывает себя по карманам в поисках зажигалки и пытается вернуть к жизни свою погасшую самокрутку. Он сухо кашляет дважды и говорит:
– Так вот. Мне придется некоторых из вас уволить. В основном иностранцев. – Хутерс смотрит на латышей и начинает объяснять им, размахивая руками: – Я должен уволить. Вас. Уволить. Нет документов, понимаете? Нет государственного страхования. Мы больше не друзья с ЕС… А я вам плачу наличкой. – Он кривит лицо. – Короче говоря, я рискую. Понятно?
Австралиец машет рукой.
– Нам лучше смываться прямо сейчас? Они следят за нами?
– Тебя это не касается, парень, – говорит Хутерс. – Это иностранцам нужно на время исчезнуть.
– А я из Австралии.
Хутерс хмурится.
– Ну, это не то чтобы уж совсем иностранец, верно? Не то что настоящие иностранцы.
– Но у меня нет рабочей визы, – радостно сообщает австралиец.
– Черт возьми. – Хутерс встряхивает головой и смотрит на Элли: – А ты? Никогда вообще не слышал, чтобы ты разговаривала. Надеюсь, ты не откуда-нибудь типа Узбекистана?
Элли отрицательно качает головой.
– Это хорошо, – говорит Хутерс. – Тогда вот что, детка. Просто нужно твое государственное страхование. У тебя есть карточка и все такое?
Элли снова мотает головой. Хутерс прищуривается.
– А водительские права? Тебе ведь есть семнадцать, детка? В объявлении же у меня было написано: от семнадцати лет.
Элли вновь качает головой.
– О боже. Надеюсь, тебе хотя бы есть шестнадцать?
Элли опять лишь качает головой.
Хутерс шлепает себя ладонью по макушке.
– Всё, проваливайте отсюда. Латыши. Австралийцы. Чертовы малолетки. Никчемный сброд, вы все. Идите-ка отсюда подальше, пока я не огреб из-за вас проблем.
– Грубо, – говорит Дэлил. – Но, в общем-то, ничего особо хорошего в этой работе и не было.
– Дело не в этом, – отвечает Элли, продолжая прижимать к себе рюкзак. – Просто мне очень нужны деньги. Нам нужны деньги.
– Почему ты так всегда беспокоишься насчет денег? – спрашивает Дэлил: – О, смотри, вон они идут.
– Кто?
– Счастливая пара. Вон они, там. Давай, стреляй в них из своего воображаемого ружья.
Элли внимательно смотрит на пару: мужчина в стеганой куртке и натянутой на уши шерстяной шапке шагает впереди женщины, которая тащит обеими руками коричневый бумажный пакет «Примарк». Элли отворачивается.
– Они даже не пытаются притворяться счастливыми.
– Как, по-твоему, делаю я? Притворяюсь счастливым, я имею в виду.
– Есть только один способ выяснить правду. – Элли поднимает свою воображаемую снайперскую винтовку правды и, прищурив один глаз, смотрит на Дэлила в невидимый прицел.
– Ну и? – Дэлил сидит с закрытыми глазами, дожидаясь решающего «бах!».
Элли опускает винтовку.
– На тебе это не работает. Потому что ты какой-то сумасшедший.
– А мне интересны только сумасшедшие люди, – говорит Дэлил, подскакивая со скамейки.
– Сядь, идиот.
Дэлил начинает размахивать руками, как будто пытаясь взлететь.
– Те, в ком есть безумная жажда жить, жажда говорить, жажда спастись, кто жаждет всего и сразу.
– Дэлил, – шипит ему Элли. – На нас смотрят из-за тебя.
– Кто никогда не зевает и не говорит банальностей, – произносит он, откидывая голову.
– Вообще-то мы должны быть в школе, – сквозь зубы
