Однако эту его попытку прерывает настойчивый, раздражающий звонок по Скайпу. Томас, прищурившись, смотрит на циферблат электронных часов на приборной панели: уже больше десяти вечера по Гринвичу. Это слишком поздно даже для Баумана с его занудством по поводу крайней необходимости выхода в открытый космос. Значит, тут кроется еще нечто более ужасное. Что, черт возьми, там еще стряслось? Томас подплывает к компьютеру и фиксирует себя на стуле. Негромкий шум двигателей звучит так же, как и всегда, и датчики всех приборов показывают не больше и не меньше, чем обычно. Для советской рухляди «Конурник-1» работает весьма неплохо.
Томас отвечает на звонок и, к своему удивлению, видит на экране лицо Клаудии. И, что еще более удивительно, она звонит, похоже, не из Центра управления – если только Бауман не свихнулся, разрешив ей устроить там все по-своему: шторы, декоративные подушки, книжный шкаф из Икеи и… да, еще и кинопостер в рамке на стене с нижней подсветкой.
– Клаудия… – Томас устраивается на стуле так, чтобы лицезреть свое изображение на маленьком экране в углу монитора – то, каким его видит Клаудия. На секунду в его голове мелькает мысль, что стоило бы причесаться, но тут же он сам удивляется, с какой стати его это должно волновать. – Уже поздно. Что там стряслось – какая-то пиар-катастрофа? Журналисты узнали про труп, закопанный у меня во дворе?
Клаудия издает смешок, после чего откидывает назад свои темные волосы безупречно наманикюренными пальцами, и уголки ее полных красных губ опускаются.
– Хм. А у вас там закопан труп?
– Возможно, – говорит Томас. – Только я не имею к этому никакого отношения.
Клаудия вздыхает, и ее лицо становится расслабленным.
– Даже если бы это было и так, все равно уже вряд ли кто-то мог бы что-то вам сделать.
– Это уж точно. В прошлом году у меня в квартире была попытка взлома. Полиция приехала по моему обращению только спустя неделю. Так что сомневаюсь, что они пустились бы за мной в погоню на Марс, даже если я и вправду закопал труп во дворе.
– Но, конечно же, вы этого не делали?..
– Мне нравится ваша неуверенность по этому поводу. – Томас пытается разглядеть, что висит на стене за ее спиной, но изображение делается нечетким и рассыпается на цветные квадратики. – А что там у вас?.. Постер «Эта замечательная жизнь»?
Клаудия бросает взгляд назад.
– А, это… Ну да.
– Мой любимый фильм. – Томас сам не понимает, зачем ведет этот разговор. Если бы он не знал себя так хорошо, то подумал бы, что на самом деле флиртует с Клаудией. Он снова поднимает глаза на приборную панель – возможно, возникли какие-то неполадки с подаваемым воздухом. Может быть, в нем недостаточно кислорода или слишком много закиси азота?
Изображение вновь делается более четким, и Клаудия прищуривает глаза.
– Ваш любимый фильм? Я думала таким людям, как вы – погруженным в науку, – нравятся только фильмы вроде «Дня независимости» или «Войны миров». А этот не слишком ли сентиментален для вас? Да, майор Том, вам нужно быть осторожнее. А то люди могут подумать, что у вас есть сердце.
Возникает короткая, но лишенная неловкости – как с удивлением отмечает Томас – пауза, во время которой они с Клаудией смотрят друг на друга.
– Вы звоните мне из дома, насколько я понимаю? Это ваш дом?
– Квартира. Вернее даже, комната в квартире, где проживают еще шесть человек. Ну, вы понимаете, вполне приемлемый вариант для Лондона.
Томас открывает рот, но потом закрывает его, осознав, что собирался спросить, есть ли у нее парень или муж. Какое ему до этого дело? С какой стати это вообще ему пришло в голову? В результате Томас спрашивает:
– Почему вы звоните мне, Клаудия?
Она смотрит на него долгим взглядом.
– Клаудия, что вы сделали?
– Я была в Уигане, – наконец говорит она.
Крэйг останавливает свою «Ауди» возле старого белого фургона, на узкой улице с домами блокированной застройки: их стены, выложенные из красного кирпича, потемнели от копоти за многие годы, а двери выходят прямо на тротуар.
– Приехали, – говорит он, ставя машину на ручной тормоз. – Сантус-стрит, номер 19. Мне пойти с вами?
Клаудия протирает отпотевшее стекло и бросает через него взгляд на дом. Занавески на окнах отдернуты, и внутри заметен тусклый свет лампы.
– Думаю, со мной все будет в порядке, – говорит Клаудия. – Если что, я буду кричать. Но, насколько мне известно, мы имеем дело с семидесятилетней женщиной, девочкой-подростком и десятилетним мальчиком, верно?
– Но кто знает, чего можно ждать от этих северян? – с умудренным видом заявляет Крэйг. – Был у нас на службе один офицер по снабжению, родом из Ланкашира. Из Престона. Гэри-Ратуша его называли. Совершенно непредсказуемый тип. Выпил однажды бутылку уксуса, когда мы направлялись в Белиз. Вот так просто, безо всякой причины.
– Хорошо, – говорит Клаудия, – я буду следить за тем, чтобы они не схватились за уксус.
Выйдя из машины, Клаудия разглаживает свою юбку и бросает быстрый взгляд через окно внутрь дома. Там сидит женщина в кресле, и ее лицо освещено экраном включенного телевизора. Она замечает Клаудию и удивленно смотрит на нее. Клаудия улыбается, машет ей рукой и показывает на дверь. Женщина выглядит испуганной и торопливо хватается за телефон, лежащий на столике рядом с креслом.
Клаудия подходит к двери и смотрит в свой айпад, дожидаясь, пока ей откроют. Это, должно быть, Глэдис Ормерод – женщина, которой Томас Мейджор позвонил по случайному стечению обстоятельств. Очевидно, у Глэдис теперь телефонный номер, прежде принадлежавший бывшей жене Томаса. Интересно, зачем она поменяла номер, думает Клаудия, чтобы избегать звонков Томаса?
За деревянной зеленой дверью не слышно никакого движения, и Клаудия настойчиво стучит. Затем она отступает на шаг назад и, заглянув в окно, успевает увидеть Глэдис, спрятавшуюся за занавеской. Клаудия бросает взгляд на Крэйга, сидящего в машине, но тот поглощен чтением своего журнала. Она снова стучит в дверь и в конце концов слышит звук открываемого замка. Дверь приотворяется на дюйм, и Глэдис Ормерод выглядывает в щель поверх цепочки.
– Нам ничего не нужно, – говорит Глэдис и пытается закрыть дверь.
Клаудия быстрым, но мягким движением задерживает ее ладонью.
– Миссис Ормерод?..
– Нет. Они здесь больше не живут. Они уехали… – Глэдис на секунду задумывается. – В Болтон. Да, да, в Болтон. Так что
