Сцена быстро погрузилась в хаос. Красная Рука ворвался в ряды своих соотечественников, его сверхъестественная сила умножилась от безумия. Он использовал людей как дубинки, хватал одних и бил ими других, пока оба не становились безжизненными оболочками. Он швырял людей из порта, словно в них не было ни костей, ни веса. Снег краснел по мере того, как тепло, вытекая из искалеченных и павших, превращало его в слякоть. Красная Рука снова и снова кричал: «Кто здесь?» – хотя никто не смел ему ответить. Кто-то пытался стрелять и размахивать саблей, но это лишь продлевало кровопролитие, поскольку паника привела к перестрелке и ударам невпопад.
Агенты не освободили Сенлина, но отступили на несколько шагов, удерживая его между собой и обезумевшим убийцей как беспомощный щит. Сенлин, вертя головой в поисках любого признака помощи или пути к побегу, заметил то, от чего его сердце могло бы затрепетать, не будь он уверен, что это галлюцинация, вызванная крошкой. Увиденное было невозможно. Эдит бежала к нему, расшвыривая людей комиссара, и ее локоть поднялся, как клин плуга. Это было чудесное видение, но Сенлин напомнил себе, что он – в башне. Никто не придет на помощь.
Красная Рука, разгромив армию Комиссара, повернулся к Сенлину, которого все еще удерживали за руки. Вены убийцы светились так ярко, что отлично виднелись под кожей: его пронизывал огонь. Красная Рука прыгнул, выставив руку, как таран. Сенлин бросил весь свой вес направо, потянув агента слева на линию атаки. Удар пришелся тому в ухо. Он оцепенел и рухнул, валя Сенлина и второго агента в куча-мала. Зажатый между двумя мужчинами – один был без сознания или мертв, а другой в ужасе сыпал ругательствами, – Сенлин попытался выбраться. Тяжесть на нем исчезла, когда Красная Рука сорвал сквернословящего агента, ухватив за шею, и перекрыл поток слов, держа его, как фермер – курицу, которой хочет отрубить голову. Красная Рука сжимал шею агента, пока не раздался влажный треск, словно яйцо упало на пол.
Раскачиваясь, как краб на спине, беспомощно застряв на мягком теле агента, Сенлин уставился на одержимого палача. В лице Красной Руки не было жестокости или злобы. Он подергивался и моргал, почти по-детски.
– Кто здесь? – слабым голосом спросил он.
Разум померк, преподавательские манеры уступили место примитивным инстинктам. Палач вяло потянулся к Сенлину, хотя его рука по-прежнему сияла звездой.
Кулак Эдит ударил убийцу в висок с быстротой идущего под гору поезда. От удара Красная Рука отлетел в сторону и боком проехался по заснеженным доскам пристани.
– Как? – спросил Сенлин, даже теперь не веря глазам.
Лишь позже Эдит объяснила, как поймала якорный трос и, раскачавшись, забралась на опоры платформы. Она моталась там, словно бильярдный шар, и едва не упала навстречу смерти. Но ей удалось ухватиться за кусок запутавшегося шелка – останки погубленного «Щегла». Она провела следующие полчаса, карабкаясь по обледенелым железным перекрестьям среди метели, какой не видел этот век.
Эдит рывком заставила Сенлина встать и сказала:
– Мы должны попасть на корабль!
Не успела она договорить, как Красная Рука поднялся на ноги. Один его глаз выпрыгнул из глазницы, повернулся под диким, слепым углом. Из щели лился красный свет. Удар, похоже, притупил его наркотическую манию. Взгляд здорового глаза прояснился и хладнокровно сосредоточился на Эдит.
Он налетел на нее, и она схватила его за руки. Они сошлись в неустойчивом захвате, клонясь туда-сюда в растущем снегу. Сенлин выхватил саблю из ножен агента, который уже не мог ею воспользоваться. Он собирался прийти на помощь Эдит, как вдруг между ними мелькнул клинок, быстрый, словно гильотина. Комиссар с саблей отпрянул, дав Сенлину лишь мгновение, чтобы принять оборонительную стойку, прежде чем Паунд опять нанес рубящий удар. Сенлин попятился под натиском. Чашеобразную гарду сабли Комиссара утыкивали серебряные шипы, чья цель сразу сделалась очевидной, когда он ударил Сенлина по щеке.
По шее заструилось тепло. Он оттолкнул Комиссара и принял боевую стойку, которой его научила Ирен. Сенлин парировал выпады противника, надеясь, что мышцы вспомнят рефлексы, которые великанша так старалась в них вбить.
Но прежде, чем он смог развить уверенность в своем подходе, прежде, чем хоть какое-то подобие ритма смягчило бы его дергающиеся, как у куклы, конечности, из-за спины Комиссара, словно из-за угла их старого коттеджа, вышла Мария. На ней была длинная белая ночная рубашка с подолом, обвязанным крючком. Она шагала босиком и пила чай из любимой щербатой фарфоровой чашки. Выражение лица – мягкое и безмятежное; такой она была не дольше первого утреннего часа, и лицезреть красоту мог только любимый человек.
Сенлин заплатил болезненную цену за невнимательность: нервы в руке вспыхнули от внезапного давления. Он опустил взгляд и увидел, что Комиссар проткнул ему плечо. Когда сабля вырвалась из плоти, боль сделалась стойкой и мучительной.
– Это в назидание, – сказал Комиссар. – Только представь себе, как мне влетело за то, что я позволил тебе удрать. – Он опять атаковал, но Сенлин быстро отразил удар. – Где моя картина?
– В безопасном месте, – сказал Сенлин, пытаясь не замечать пианино, которое появилось за спиной Комиссара.
– Его не существует, – парировал Комиссар.
Мария в упор не замечала, что ее муж вынужден сражаться на мечах. Она поставила чашку с чаем на пианино. Расправила ночную рубашку, как пианист на сцене, прежде чем усесться на скамеечку. Бросила взгляд на Сенлина через плечо.
– Что мне сыграть? – спросила она, смахнув с лица прядь волос.
От знакомой веселой улыбки у Сенлина заныло сердце.
– Играй, что хочешь, – сказал он.
Комиссар, на мгновение сбитый с толку сказанным, расценил фразу как приглашение к атаке.
Когда их битва возобновилась, Мария заиграла в своем характерном напыщенном стиле. Она исполняла старую бурную песню – известную в пивной у них дома так, что все хлопали в такт. Он словно наяву слышал эти хлопки. Нет, он их на самом деле слышал, а также стук кружек по столам и скрежет стульев по полу. Пока Сенлин слушал, его мышцы расслабились. Движения сделались более плавными. Потом его снова ударили, задели тыльную сторону кисти, но боли почти не было, словно кто-то всего лишь коснулся растущих на руке волосков. Паунд выглядел далеким, как человек, который стоит на другом конце туннеля и размахивает руками. Крышка пианино Марии распахнулась, и солнечный свет вырвался наружу золотой диадемой. Свет мерцал
