В самой высокой точке синего купола открылся люк, и оттуда спустили женщину на трапеции. Пышные черные волосы буйными кудрями падали на плечи, отчего голова казалась крупнее, а тело – более хрупким. На ней было пурпурное трико, которое закрывало мускулистый торс и широкие бедра, но оставляло открытыми гибкие ноги с оливковой кожей.
Даже издалека Сенлин опознал в ней сестру Адама: у нее был такой же широкий рот и острый нос, но глаза отличались – большие, лиловые и накрашенные зелеными тенями. На висках сверкали синие блестки. Она улыбалась, но не соблазнительно, а как ремесленник, который доволен своей работой. Она раскачивала трапецию, пока та не стала летать вдоль наклонного зрительного зала и до верхней точки «утеса» из органных труб. Такая грация и беззаботность! Родион заиграл навязчивую театральную мелодию, полную опасности. Сенлин был очарован. Одним ловким движением Волета взмыла над перекладиной, и на миг он уверился, что трапеция оставит ее позади. Но она крутанулась в воздухе, словно струйка дыма, и снова поймала перекладину. Повисла на руках, и ее тапочки коснулись пальцев дерзких мужчин, которые тянулись с мест. Достигнув высшей точки подъема, она отпустила перекладину и завертелась в воздухе, точно кленовые семена, а потом поймала трапецию, когда та начала обратный путь. Во время ее кульбитов непокорные, красивые волосы оттеняли движения тела, словно хвост воздушного змея. Сердце Сенлина поднялось в горло, разбухнув от страха и благоговения. Она была великолепна.
После еще нескольких акробатических трюков Волета замедлила раскачивание трапеции, с детской непосредственностью помахала зрителям, и ее подняли обратно через люк в куполе. На этот раз Сенлин поучаствовал в неистовых аплодисментах.
Потом состоялось короткое, но трогательное воссоединение за кулисами, между такелажем, пожарными ведрами и блестками, что сверкающей перхотью обсыпались с тысячи костюмов. Обычное измученное выражение исчезло с лица Адама, когда он закружил Волету в радостном объятии. Сенлин счел за честь возможность быть рядом в этот счастливый миг. На земле Волета почему-то выглядела меньше, чем летающая девушка. Она дурачилась с невозмутимым видом и во многом казалась противоположностью брата. Адам представил Волету Сенлину, и она пожала ему руку мягко и застенчиво, как ребенок. Но она не была ребенком, и в ее взгляде светился острый ум. И все же у нее имелись свои причуды; она грубо хохотала, если кто-то рассуждал с серьезным видом, как будто находила серьезность забавной. Хохот был коротким, совсем не женственным и больше походил на раскатистый баритон, чем на смех восемнадцатилетней девушки. Это была странная и милая прихоть.
Волета быстро рассказала о своем житье-бытье, о том, как надоело вечно сидеть взаперти, и о том, как она завидует Адаму, который может увидеть солнце, стоит только захотеть. Она завершила эту единственную длинную фразу ярким описанием коробочки с четырьмя конфетами, которую ей подарили: три конфеты оказались райским наслаждением, а четвертая – отвратительной. Адам мало говорил, но его улыбка была достаточно красноречива. Сенлин заподозрил, что эти встречи редки для них, и спросил себя, не удостаиваются ли потерянные близкие большего, чем близкие, угодившие в заточение.
Затем довольно быстро появился Родион, за которым по пятам следовала свита из молодых женщин, капельдинеров, гримеров и множества других рабочих сцены. Он шел впереди, как король, все еще одетый в малиновую накидку с кусочками фольги, но теперь с новым дополнением: серебряная рукоять пистолета торчала из кобуры на бедре.
Родион вклинился в их счастливое маленькое трио, что мгновенно стерло улыбку с лица Адама. Сутенер указал на Волету.
– Следующее представление через полчаса. Ты должна поесть и вернуться в гардеробную. Ступай, – сказал он тоном, пародирующим родительскую заботу.
Волета кисло усмехнулась в ответ – впрочем, в усмешке не было подлинного бунта, – повернулась и чмокнула брата в щеку.
– Не ешь конфеты, Волета. Это не подарки. Это авансы от мужчин, которые пытаются тебя купить, – сказал Адам.
Волета издала очередное искреннее «ха-ха» и ответила:
– Если кто-то пытается купить меня шоколадом, покупка ему не понравится.
Она надула щеки и обхватила руками воображаемый большой живот. На этот раз Адам не рассмеялся; он побледнел и пал духом. Волета обратила лиловые глаза на Сенлина:
– Вы его босс. Прикажите ему быть счастливым, а потом лупите палкой, пока не подчинится. Просто следуйте за ним по пятам с ручкой от метлы и колотите, когда опять начнет вздыхать, – сказала она, хлопая в ладоши.
Не успел Сенлин ответить, как Волета приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, как и брата.
И ее снова поглотила процессия танцовщиц и подсобных рабочих, которые в радостном волнении удалялись в недра театра, где гримерные превращались в спальни, а некоторые зрители щедро платили, чтобы на время стать звездами сцены.
Когда группа поворачивала за угол, одна рассеянная танцовщица с золотистыми волосами обернулась и посмотрела на них… нет – на Сенлина. В ее взгляде было что-то зловещее, и он понял, что уже видел эту женщину. Да, он видел ее на пароме, когда спасался из Купален. Кажется, там она тоже на него таращилась?
Не успел Сенлин разобраться с тревожной мыслью, как Родион перехватил вожжи и одним взмахом направил разговор в нужное ему русло.
– Такой бесценный гений, – сказал он, кивая вслед удаляющейся говорливой группе. Его грудь вздымалась от незаслуженной отцовской гордости. – Бесценный! Я бы никогда не позволил такому таланту томиться в безвестности. Весь мир заслуживает увидеть ее выступление.
Сенлин видел: Адам знает, что сутенер его дразнит. Молодой человек не поддался на провокацию. Сенлин почувствовал гордость за друга, но победа была недолгой.
– Один альгезийский барон застал ее представление прошлым вечером и был впечатлен. Он хотел приватного выступления, но, по нашему соглашению, я сказал ему, что такая исключительная красота и мастерство не сдаются в аренду. – Плотная, анемичная кожа Родиона собралась вокруг губ, как кулак старика; это была ужасная улыбка. – Я сутенер. Я предпочитаю иметь дело со шлюхами. Никаких ухаживаний, отсутствие текучки кадров, никаких сложных переговоров, доказательств девственности или вопросов родословной. Жизнь сутенера выматывает! Но твоя сестра делает всю работу за меня. Она выходит на сцену и очаровывает их, торгуется с ними и доказывает свою полезность в сто раз убедительнее, чем любой врач или генеалог. Она превращает старого сутенера в торговца женами вразнос. Я сказал, что она бесценна, но насчет стоимости можно поразмыслить. Альгезийский барон предложил двадцать пять мин. А что ты об этом думаешь? Сколько, по-твоему, стоит твоя сестра?
Адам подался вперед, его уши покраснели, на шее выступили вены. Сенлин понял, что сейчас произойдет. Он
