Пауэлл: Вы обязаны разрешить мне рискнуть.
Рейх один из тех редких типов, чьи действия заставляют содрогнуться Вселенную… он, в сущности, еще ребенок, но практически созрел. И вся реальность – эсперы, нормалы, жизнь, Земля, Солнечная система, сама Вселенная – боязливо притихла, ожидая его пробуждения. Нельзя позволить ему проснуться для неправильной реальности. Я ставлю вопрос на голосование.
Франьон: Ты требуешь смертного приговора себе.
Пауэлл: Либо погибну я, либо в конечном счете умрет все, что нам известно. Я ставлю вопрос на голосование.
@кинс: Позволим Рейху проснуться, если он так хочет. У нас достаточно времени, мы предупреждены. Мы ему в другой раз засаду устроим.
Пауэлл: Голосование! Я требую голосования!
(Разрешение получено)
Заседание объявлено закрытым
Циферблат часов
Часовая стрелка на 9
Минутная стрелка на 01
Секундная на Разрушении
Через час Пауэлл прибыл домой. Он составил завещание, оплатил счета, подписал нужные документы и все устроил. В Гильдии царило отчаяние. В доме тоже воцарилось отчаяние: Мэри Нойес не замедлила прочесть его мысли, стоило ему появиться на пороге.
Линк…
Тихо. Так было надо.
Но…
Остается вероятность, что я не погибну. Ах да… Вот еще что. Криминалисты просят разрешить аутопсию моего мозга после смерти… в случае моей смерти. Я подписал все бумаги, но хочу, чтобы ты им помогла, если возникнут проблемы. Они хотели бы получить тело прежде, чем наступит окоченение. Если тело окажется недоступным, они готовы довольствоваться головой. Присмотришь, ладно?
Линк!
Извини. А теперь тебе лучше упаковать вещи и забрать малышку в Кингстон. Тут небезопасно.
Она больше не малышка. Она…
Мэри развернулась и взбежала по лестнице, оставляя по себе знакомый сенсорный мотив: снег / мята / тюльпаны / тафта… смешанный с ужасом и слезами. Пауэлл вздохнул, но улыбнулся, завидев наверху грациозную девочку-подростка, которая стала спускаться к нему с показной небрежностью. Она облачилась в платье и хранила выражение отрепетированного изумления. На полпути вниз она остановилась, позволяя ему оценить и позу, и платье.
– О! Это же мистер Пауэлл!
– Именно он. Доброе утро, Барбара.
– С чем пожаловали этим утром к нашему уютному очагу? – Она преодолела оставшиеся ступеньки, постукивая кончиками пальцев по перилам, и споткнулась на последней. – Ой! – взвизгнула она.
Пауэлл подхватил ее.
– Пам, – сказал он.
– Бим.
– Бам.
Она подняла на него взгляд:
– Стойте, пожалуйста, здесь, и не двигайтесь. Я снова спущусь по этой лестнице и даю клятву, что буду на сей раз безукоризненна.
– Спорим, что нет?
Она развернулась, взбежала обратно и снова встала в позу на верхней ступени лестницы.
– Дорогой мистер Пауэлл, какой ветреной девчонкой вы меня, должно быть, мните! – Она приступила к торжественному спуску. – Вам придется перерассмотреть свое мнение. Я больше не девчонка, какой была еще вчера. Я стала на целые эпохи старше. Отныне считайте меня взрослой.
Она успешно преодолела последнюю ступеньку и взглянула на Пауэлла:
– Перерассмотреть? Я правильно сказала?
– Предпочтительнее просто пересмотреть, дорогая.
– Я так и подумала, что вторая приставка лишняя. – Она вдруг рассмеялась, толкнула его в кресло, а сама плюхнулась на колени. Пауэлл застонал.
– Барбара, полегче. Ты стала на целые эпохи старше и на много фунтов тяжелее.
– Послушай, – сказала она, – а с чего это я себе в голову вбила, что… ты… мой отец?
– А что, я тебе в отцы не гожусь?
– Нет, ты скажи честно. Совсем-совсем честно.
– Конечно.
– Ты себя чувствуешь так, словно ты мне отец? Потому что я себя не чувствую так, словно я тебе дочь.
– Да? А как ты себя чувствуешь?
– Я первая спросила, ты первый отвечаешь.
– Я отношусь к тебе так, как мог бы относиться любящий и почтительный сын.
– Нет. Отвечай серьезно.
– Я дал обет испытывать исключительно сыновние чувства ко всем женщинам, покуда Вулкан не будет возвращен на заслуженное место в Содружестве Планет.
Она сердито разрумянилась и встала с его колен.
– Я же просила тебя, отвечай серьезно. Мне совет нужен. Но если ты…
– Прости, Барбара. Так что у тебя?
Она опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку.
– Я вся какая-то перемешанная насчет тебя. – Она заглянула в его глаза с тревожной прямотой юности. – Ну, ты понимаешь.
После паузы он кивнул:
– Да. Я понимаю.
– И ты весь перемешанный насчет меня. Я знаю.
– Да, Барбара. Это так. Я весь перемешанный.
– А это неправильно?
Пауэлл встал с кресла и начал уныло мерить шагами гостиную.
– Нет, Барбара, это не то чтобы неправильно. Не… вовремя.
– Я хочу, чтоб ты мне объяснил.
– Объяснил?.. Да, лучше объяснить. Я… Вот что, Барбара. Мы двое на самом деле – четыре разных человека. Ты двойная, я двойной.
– Как так?
– Ты болела, дорогая. Пришлось тебя, говоря образно, превратить назад в ребенка и позволить снова вырасти. Вот почему ты двойная. Ты внутри взрослая Барбара, а снаружи девочка.
– А ты?
– Я состою из двух взрослых людей. Один из них – я… Пауэлл. Другой – член руководящего Совета Эспер-Гильдии.
– А что это такое?
– Нет смысла объяснять. Это часть меня, которая погружает меня в смешанные чувства… Господи, а может, это еще и моя ребяческая часть. Не знаю.
Она честно поразмыслила над услышанным и медленно произнесла:
– Я не чувствую к тебе того, что должна чувствовать дочь… а какая часть меня в этом виновата?
– Не знаю, Барбара.
– Ты знаешь. Почему ты не хочешь сказать? – Она подошла к нему и обвила руками его шею… взрослая женщина, а ведет себя как ребенок. – Если это неправильно, почему не скажешь прямо? Если я тебя люблю…
– Так, ну вот не надо про любовь!
– Но мы же о ней и говорим, нет? Разве нет? Я люблю тебя, ты любишь меня. Разве не так?
Ну всё, – в отчаянии подумал Пауэлл, – приехали. И что теперь делать? Признать правду?
Да! – Это была Мэри, она спускалась по лестнице с саквояжем в руке. – Признать правду.
Она не щупачка.
Забудь. Она женщина, и она тебя любит. А ты любишь ее. Пожалуйста, Линк, дай себе шанс.
Какой еще шанс? На интрижку – при условии, что я выберусь живым из этой истории с Рейхом? Больше не на что рассчитывать, кроме интрижки. Ты знаешь, Гильдия не разрешает нам сочетаться браком с нормалами.
Ей этого хватит. Она с благодарностью согласится и на такое. Можешь мне поверить, я знаю.
А если я не выберусь живым? У нее не останется ничего… Ничего, кроме воспоминаний о призрачной любви.
– Нет, Барбара, – сказал он, – вовсе нет.
– Да, – настаивала она. – Да!
– Нет. Это девчонка в тебе говорит. Девчонка, которая воображает, что влюбилась в меня. А не женщина.
– Она вырастет в женщину.
– И забудет про меня.
– Ты сделаешь так, чтобы она запомнила.
– Зачем, Барбара?
– Потому что ты чувствуешь то же самое. Я знаю.
Пауэлл рассмеялся:
– Ох, дитя, дитя, дитя! Ну с какой стати ты вообразила, будто я в тебя тоже влюблен? Это не так. Я никогда и не был.
– Ты меня любишь!
– Барбара, глаза открой. Посмотри на меня. Посмотри на Мэри. Ты
