– Ворга, – хрипел Фойл. – Ворга.
Его защищало собственное сумасшествие. Его собственный кошмар создал иммунитет.
– Где Номад? Где ты оставил Номад? Что случилось с Номадом? Где Номад?
– Ворга! – кричал Фойл. – Ворга. Ворга. Ворга.
В контрольном помещении Дагенхем выругался. Главврач, управляющий проекторами, взглянул на часы.
– Минута сорок пять, Саул. Он может больше не выдержать.
– Его надо расколоть. Выжми все!
Фойла хоронили заживо, медленно, неумолимо, безжалостно. Его засасывала глубина. Вонючая слизь обволакивала со всех сторон, отрезая от света и воздуха. Он мучительно долго задыхался, а вдали гремел голос:
– ГДЕ НОМАД? ГДЕ ТЫ ОСТАВИЛ НОМАД? ТЫ МОЖЕШЬ СПАСТИСЬ, ЕСЛИ НАЙДЕШЬ НОМАД. ГДЕ НОМАД?
Но Фойл был на борту «Номада» в своем гробу, без света и воздуха.
Он свернулся в зародышевый комок и приготовился спать. Он был доволен. Он выживет. Он найдет «Воргу».
– Толстокожая скотина! – выругался Дагенхем. – Кто-нибудь раньше выдерживал Театр Кошмаров, Фриц?
– Нет. Ты прав. Это поразительный человек, Саул.
– Мы должны из него вытянуть… Ну хорошо, к черту эту штуку. Попробуем Мегалан. Актеры готовы?
– Все готово.
– Начнем.
Мания величия может развиваться в шести направлениях; Мегалан являлся драматической попыткой диагностики конкретного течения мегаломании.
Фойл проснулся в громадной постели. Он находился в роскошной спальне, сплошь в парче и бархате. Фойл удивленно огляделся. Мягкий солнечный свет падал через решетчатые окна. В дальнем углу застыл лакей, поправляя сложенную одежду.
– Эй… – промычал Фойл.
Лакей повернулся.
– Доброе утро, мистер Формайл.
– Что?
– Прекрасное утро, сэр. Я приготовил вам бежевую саржу и легкие кожаные туфли.
– В чем дело, эй, ты?
– Я?.. – Лакей удивленно посмотрел на Фойла. – Вы чем-то недовольны, мистер Формайл?
– Как ты меня зовешь?
– По имени, сэр.
– Мое имя… Формайл? – Фойл приподнялся на локтях. – Нет, мое имя Фойл. Гулли Фойл. Так звать меня.
Лакей прикусил губу.
– Простите, сэр…
Он вышел, и через минуту в комнату вбежала прелестная девушка в белом.
Она села на край постели, взяла Фойла за руку и заглянула в глаза. Ее лицо выражало страдание.
– Милый, милый, милый, – прошептала она, – пожалуйста, не надо начинать все сначала. Доктор клянется, что ты пошел на поправку.
– Что начинать?
– Всю эту чепуху про Гулливера Фойла, будто бы ты простой…
– Я Гулли Фойл. Мое имя – Гулли Фойл.
– Любимый, нет. Это болезнь. Ты чересчур много работал.
– Гулли Фойл всю мою жизнь, я.
– Да, знаю, дорогой, тебе так кажется. На самом деле ты Джеффри Формайл. Тот самый Джеффри Формайл. Ты… О, к чему я это рассказываю? Одевайся, любовь моя. Тебя ждут внизу.
Фойл позволил лакею одеть себя и, как в тумане, спустился по лестнице.
Прелестная девушка, очевидно, обожавшая его, повсюду была с ним.
Они пересекли колоссальную студию, заставленную мольбертами и незаконченными картинами, миновали зал со шкафами, столами, посыльными и секретаршами и вошли в громадную лабораторию с высокими потолками, загроможденную стеклом и хромом. Колыхалось и шипело пламя горелок, бурлили и пенились разноцветные жидкости, пахло странными химикалиями. По всему чувствовалось, что здесь проводятся необычные эксперименты.
– Что все это? – спросил Фойл.
Девушка усадила его в плюшевое кресло у необъятного стола, заваленного бумагами. На некоторых из них красовалась оставленная небрежным взмахом пера внушительная подпись: Джеффри Формайл.
– Все свихнулись, все… – забормотал Фойл.
Девушка остановила его.
– Вот доктор Реган. Он объяснит.
Импозантный джентльмен со спокойными уверенными манерами подошел к Фойлу, пощупал пульс, осмотрел глаза и удовлетворенно хмыкнул.
– Прекрасно, – сказал он. – Превосходно. Вы близки к полному выздоровлению, мистер Формайл. Можете уделить мне одну минуту?
Фойл кивнул.
– Вы ничего не помните. Случается – перетрудились, к чему скрывать – чрезмерно увлеклись спиртным и не выдержали нагрузок. Вы утратили связь с реальностью.
– Я…
– Вы убедили себя в собственном ничтожестве – инфантильная попытка уйти от ответственности. Вбили себе в голову, будто вы простой космонавт по имени Фойл. Гулливер Фойл, верно? Со странным номером…
– Гулли Фойл. АС 128/127.006. Но это я! Про…
– Это не вы. Вот вы. – Доктор Реган махнул рукой в сторону необычных помещений, виднеющихся через прозрачную перегородку. – Обрести настоящую память, всю эту великолепную реальность можно, лишь избавившись от фальшивой. – Доктор Реган подался вперед, гипнотически сверкнув стеклами очков. – Восстановите детально вашу старую память, и я уничтожу ее без следа. Где, по-вашему, вы оставили воображаемый корабль «Номад»? Как вам удалось спастись? Где ваш воображаемый «Номад»?
Фойл заколебался.
– Мне кажется, я оставил «Номад»… – Он замолчал. Из блестящих очков доктора Регана на него уставилось дьявольское лицо… кошмарная тигриная маска с выжженной надписью «НОМАД» через перекошенные брови. Фойл вскочил.
– Врете! – взревел он. – Здесь все обман! А то, что произошло со мной, произошло на самом деле! Это я, по-настоящему я!
В лабораторию вошел Саул Дагенхем.
– Ну хорошо, – сказал он. – Все свободны.
Кипучая жизнь в соседних комнатах прекратилась. Актеры исчезли быстро и тихо, не глядя в сторону Фойла.
Дагенхем обратил к Фойлу свою смертельную улыбку.
– Крепкий орешек, да?.. Ты воистину уникален. Меня зовут Саул Дагенхем. У нас есть пять минут для разговора. Выйдем в сад.
Сад Успокоения на крыше Терапевтического Здания был венцом лечебного планирования. Каждая перспектива, каждый цвет, каждый контур умиротворяли страсти, гасили раздражение, смягчали злость, убирали истерию, наводили меланхолию.
– Садись. – Дагенхем указал на скамейку рядом с кристально чистым бассейном. – Мне придется походить вокруг. Я облучен. Ты понимаешь, что это значит?
Фойл угрюмо мотнул головой. Дагенхем сорвал орхидею и обхватил ее ладонями.
– Следи за цветком. Увидишь. – Он прошел перед скамейкой и неожиданно остановился. – Ты прав, разумеется. Все, что с тобой произошло, произошло на самом деле. Вот только… что с тобой произошло?
– Проваливай, – прорычал Фойл.
– Знаешь, Фойл, я тобой восхищаюсь.
– Проваливай.
– По-своему, по-примитивному, у тебя есть характер и изобретательность. Ты кроманьонец, Фойл. Бомба, брошенная на верфи Престейна, была замечательна; ты разграбил чуть ли не весь Объединенный Госпиталь, добывая деньги и материалы. – Дагенхем стал считать по пальцам. – Обобрал слепую сиделку, очистил шкафчики, украл химикалии, украл приборы.
– Проваливай.
– Но откуда такая ненависть к Престейну? Зачем ты пытался взорвать его корабль? Чего ты хотел?
– Проваливай.
Дагенхем улыбнулся.
– Если мы собираемся беседовать, тебе придется выдумать что-нибудь новенькое. Твои ответы становятся однообразными. Что произошло с «Номадом»?
– Я не знаю никакого «Номада», ничего не знаю.
– Последнее сообщение с корабля пришло семь месяцев назад. Затем… spurlos versenkt, как в воду канул. Ты единственный, кто выжил? Что ты делал все это время? Украшал лицо?
– Я не знаю никакого «Номада», ничего не знаю.
– Нет, Фойл, не пойдет. У тебя на лбу татуировка «Номад». Свежая татуировка. Гулливер Фойл, АС 128/127.006, помощник механика, находился на борту «Номада». И как будто одного этого недостаточно, чтобы разведку залихорадило, ты возвращаешься на частной яхте, считавшейся пропавшей более пятидесяти лет. Послушай, да ты просто напрашиваешься на неприятности! Знаешь, как в разведке выбивают ответы из людей?
Фойл выпрямился. Дагенхем кивнул, увидев, что его слова попали в цель.
– Подумай хорошенько. Нам нужна правда, Фойл. Я пытался выманить ее у тебя хитростью, признаю. Ничего не получилось, признаю. Теперь я предлагаю тебе честную сделку. Если пойдешь на нее,
