– Перестаньте! Нет! – словно откуда-то издалека донесся до него крик жены.
Раздался неожиданный хлюпающий звук, как будто жир отодрали от мяса, и страшные руки вспороли живот Лилли, распахнули, словно занавески. Все погрузилось в темноту, свет фонарика исчез, остались только его ощущения, и Лилли почувствовал, как холодный воздух ворвался в полость его тела, – это ощущение на миг пересилило даже мучительную боль. Он упал на спину с неописуемым криком ужаса и боли, осознавая, что кто-то потрошит его внутренности, громко и жадно чавкая.
44
Констанс Грин промокла до костей, пропитавшееся водой платье липло к телу, подол отяжелел от песка и грязи. Но она не чувствовала холода: бездомное детство в доках Нью-Йорка сделало ее неуязвимой для низких температур. Ветер трепал и раскачивал траву солянку и камыши, когда Констанс продиралась сквозь них, хлюпая низкими ботинками по болотистой почве и освещая себе путь лучом фонарика, пляшущим в темноте и высвечивающим хлесткие капли дождя. Она быстро продвигалась вперед, разгневанная, смущенная и униженная.
Поначалу она хотела просто уйти – убраться подальше, пока не натворила чего-нибудь жуткого и непоправимого, о чем будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Но когда она выбежала из гостиницы и направилась на юг, к дюнам и траве, в ее голове начали выстраиваться зачатки планов.
Где-то в глубине души Констанс понимала: то, что она делает, не просто вызов Пендергасту, это еще и иррационально и, возможно, опасно. Но ей было все равно. Она была уверена, что на сей раз ее опекун ошибся: в Эксмуте происходит что-то еще, что-то темное, странное, не поддающееся логическому осмыслению… и все еще не раскрытое. Она знала больше, чем он, о таких документах, как рукопись Саттера, знала, что в них подчас содержится больше, чем принято думать. «Obscura Peregrinatione ad Littus» («темное паломничество на южный берег») – вот тайна, которую еще предстоит раскрыть, и ответ на эту тайну лежал на юге, в развалинах Олдема. Пока она даже представить себе не могла, в чем разгадка. Но она докажет Пендергасту свою правоту. Докажет, а потом запрется в подвальных комнатах особняка на Риверсайд-драйв, известных только ей, и будет там сидеть, пока не почувствует в себе желания снова увидеть солнце.
По мере того как уровень земли поднимался, солянка уступала место низкорослым остролистым дубам и покореженным шотландским соснам. Констанс миновала Костедробильные камни и выступающий мыс за ними, пересекла отмель и канал – как раз был отлив – и добралась до Кроу-Айленда на дальнем краю заповедника. Океан находился к востоку и слева от нее, за длинным и узким барьерным островом. Констанс остановилась и прислушалась, но ветер завывал так громко, что перекрывал шум прибоя. Единственное, что она могла видеть в вихрящейся черноте, – это слабый мигающий свет Эксмутского маяка сзади, луч которого каждые девять секунд прорезал темноту. Именно по этому свету она и ориентировалась на своем пути в Олдем.
Низкорослых деревьев здесь было меньше, появились дюны, сцементированные травой. Здесь Констанс уже слышала рев невидимого океана, вернее, чувствовала у себя под ногами, как сотрясается земля под напором громадных атлантических волн, обрушивающихся на берег. Еще раз сориентировавшись по маяку, она зашагала вдоль острова. До заброшенного города оставалось одна-две мили. Очень скоро она доберется до места.
Хороший шторм не пугал Бада Олсена. Напротив, ему нравилась такая погода. Она наполняла его энергией. И не волновала Обри, его золотистого ретривера. Покончив десять лет назад с рыбной ловлей, Олсен переехал в город и теперь жил в маленьком доме в конце Мейн-стрит, откуда он мог дойти в любое место, в особенности в его вторничный ланч-клуб и в библиотеку, где он часто брал книги, предпочитая морские путешествия Патрика О’Брайана, Джона Мейсфилда и С. С. Форестера.
В девять часов, когда ветер сотрясал окна, Обри принялся скулить у дверей и размахивать хвостом. Олсен отложил книгу и с ворчанием поднялся со стула. Выключив керосиновый фонарь, он пошел к двери:
– Гулять хочешь, мальчик?
Обри еще яростнее замолотил хвостом.
– Ну тогда давай прогуляемся немного.
Он больше на ощупь, чем глазами, нашел свой непромокаемый плащ и зюйдвестку, натянул ботинки, вытащил фонарик из комода в коридоре и защелкнул карабин на ошейнике Обри. Потом, преодолевая сопротивление ветра, открыл дверь и спустился по ступеням террасы на улицу. Из-за того что отключили электричество, город был погружен во тьму, но в полицейском участке на дальнем конце города свет горел благодаря аварийному генератору. Ветер гнал воды залива, капли дождя хлестали почти горизонтально, и Бад опустил голову. Ветер попытался сорвать с него зюйдвестку, но та была надежно завязана под подбородком.
Они свернули налево и двинулись по Мейн-стрит к центру городка. Проходя мимо разных домов, Бад видел за окнами мягкие тени на оранжевом фоне – люди двигались по дому со свечкой или фонарем в руках, придавая городу уютный, старомодный вид, как на почтовых открытках «Кариер энд Айвс». Таким Эксмут был сто лет назад, до электричества. Не так уж и плохо. Если подумать, электричество не принесло с собой ничего, кроме неприятностей: яркий свет, загрязнение среды, компьютеры и айпады – вся эта чепуха, которую он видел каждый день, когда все, и не только дети, ходили по городу, как зомби, с маленькими светящимися прямоугольниками, вместо того чтобы здороваться друг с другом, вдыхать соленый воздух, наслаждаться видом алых кленов в их осенней красоте…
Его воспоминания прервало рычание. Обри остановился, глядя вперед, в темноту, волосы у него встали дыбом.
– Что такое, мальчик?
Снова низкое рычание.
Это было необычно. Обри был самой приветливой собакой в городе, и для грабителей он был опасен лишь тем, что они могли споткнуться об него в темноте. Да он бы даже смерть с косой встретил радостным помахиванием хвоста.
Обри попятился, напрягся от страха, его рычание перешло в скулеж.
– Успокойся, там ничего нет. – Бад посветил фонариком, но его луч не смог пробиться сквозь вихрящийся мрак.
Собака задрожала и сжалась от страха, ее скулеж стал громче, жалобнее. Внезапно Бад ощутил жуткий запах – смесь дерьма с кровью, и собака, тявкнув, резко потащила его назад, а на земле под ней появилась лужица.
– Что за черт? – Бад тоже подался назад. – Кто там? – крикнул он в темноту.
Визжа от ужаса, Обри вырвал поводок из руки хозяина и понесся прочь по улице, волоча его за собой.
– Мальчик, стой!
На глазах у Бада собака исчезла в темноте. Это было уже совсем дико. Он услышал шум за спиной, повернулся и увидел что-то, поначалу даже не понял что: жилистую, голую, странно удлиненную фигуру, возникшую из тьмы.
– Какого дьявола…
Фигура бросилась вперед, и Бад ощутил
