Я не могла просто похоронить ожерелье Гаури и убежать. Бхарата когда-то была мне домом. Эта земля, сухая и потрескавшаяся, как пересохшие губы, когда-то берегла меня от опасностей. Я задолжала ей нечто большее, чем мимолетное касание стоп. Я была обязана помочь всем, чем только смогу. Разрушенный, укрытый тенью, мой дом все равно оставался домом.
– Идем. – Я потянула Камалу за поводья.
– А как же Иномирье? – Она дернула ушами. – Я думала, ты лишь хочешь зарыть свой холодный камень в еще более холодную грязь.
– Он не рассыплется, пока мы выясняем, что так прогневило народ, – сказала я, но голос все же дрогнул.
Я знала, что время играет против нас.
Амар молил спасти его, и явно как можно быстрее. Но я должна была довериться чутью, указывающему верный путь. Голос любимого эхом промчался сквозь всю мою жизнь. Я вспомнила, как впервые увидела гобелен, как мучительно, до тошноты, боролась с его притяжением и желанием переплести нити. И как Амар оставил меня с ним наедине, сказав напоследок самую простую истину в мире: доверяй себе. Так я и поступлю.
– Тебе известно, скоро ли Дхармараджа вновь появится в мире смертных?
– О, где-то между вечностью и мигом.
– Пользы от такого интервала никакой, – заметила я.
– Ну уж что имеем…
– А ты поймешь, когда он придет?
– Да.
– И мы успеем быстро добраться к нему из Бхараты?
– Да.
– Уверена?
– Да.
– Ты ведь просто так повторяешь «да»?
– Да.
Камала фыркнула и засмеялась.
– А на самом деле? Помни о нашем уговоре и отвечай правду.
Я положила руку ей на морду и провела пальцами по носу, будто соленым початком кукурузы. Слюни – по крайней мере, я надеялась, что это слюни, – полились на землю. Камала жадно уставилась на мою ладонь.
– Вероятно. Зависит от обстоятельств. Так все и обстоит. Возможно, мой первый ответ правдив. В любое время между вечностью и мигом.
Я закатила глаза:
– Придется удовлетвориться этим. Но как только он появится, ты говоришь мне, и мы сразу уходим.
Камала неохотно кивнула, и мы двинулись сквозь толпу. Я старалась опустить голову как можно ниже.
– Притворись, будто читаешь молитву, – прошипела лошадь мне на ухо.
– Это как?
– Ну бормочи что-нибудь. Знаешь, скольких садху я слышала? А скольких съела? Если не начнешь что-нибудь бурчать, толпа накинется на тебя. И я не хочу их есть – судя по виду, вкус у них отвратный.
– Я…
– Перечисляй что угодно!
– Эм-м-м, – протянула я, пытаясь начать какое-то песнопение.
Бхаратцы и правда взирали на меня хмуро. Даже часть возмущенных криков у ворот оборвалась – всем хотелось посмотреть, как на меня набросятся.
– Небеса… пальцы… зубы…
Камала одобрительно кивнула.
– Они тебя слышат? – прошипела я.
– Нет, какое там. Продолжай говорить со мной. Так выглядишь совсем сумасшедшей. Убедительный штрих к образу блаженной.
– Ты уверена?
– Вполне. Ты как я. Половинка на серединку. Слегка безумна. Слегка иномирна.
– Ты меня успокоила, – буркнула я и продолжила зачитывать нелепый список, пока мы шли сквозь толпу.
Я вытянула руку перед собой и ухмылялась, когда в ладонь опускались тяжелые монеты. Но казалось неправильным брать их. Особенно когда жертвовавшие их люди выглядели так, будто у них больше ничего нет.
Потому я вернула монеты.
И тогда все стало совсем странно.
– Садхви вернула подношения!
– Она святая!
– Это знак, что мир не оставил нас!
Камала снова засмеялась.
– Лошадь тоже святая! Дорогу! Дорогу!
– Впервые среди нас святая садхви!
– Мы не оставлены! Дорогу!
– Слушайте ее пророчества!
Толпа расступилась. Люди тянули руки, касаясь кончиками пальцев моих волос, ключиц, рук. Кто-то пытался и Камалу потрогать, но она отреагировала менее доброжелательно и щелкнула зубами.
– Теперь ты святая лошадь, – попрекнула я. – Вот уж дудки.
– Не забывай, – рыкнула Камала, – когда все закончится, я могу цапнуть тебя за руку.
Мы остановились у железных врат Бхараты. Мой отец никогда их не закрывал. Насколько помню, он считал их символическими, а отнюдь не преградой для желающих пройти. Вдалеке, в беседке, увитой цветками лотоса и окруженной слугами, я увидела Сканду. И он действительно походил на жабу в золотом шервани.
– А, этого помню, – пробормотала Камала.
– Мой единокровный брат.
– Мерзкий, мерзкий.
– Знаю.
– Хочешь, съем его?
– Нет! – поспешно выпалила я и похлопала ее по шее. – Но спасибо за предложение. Это почти мило.
– Милой быть приятно, – с мудрым видом кивнула Камала. И добавила напоследок: – А еще приятно есть людей.
Толпа двинулась вперед. Железные врата начали открываться.
– Король никогда не откажет святому человеку, пришедшему к его порогу, – сказала Камала.
Я покрылась холодной испариной от ужаса, когда меня понесло вперед людским потоком. Какой-то мужчина выдернул меня из толпы и сверкнул глазами, яркими, как драгоценные камни:
– Ты должна просить аудиенции у раджи. Он послал на эту войну так много наших сыновей. Он забрал и не вернул так много наших дочерей. А теперь он отрекается от наших героев.
К нам, прижимая руки к пылающим щекам, выскочила женщина:
– Садхви, умоляем. Пожалуйста, помоги. Уджиджайнский император их не отпустит, говорит, они военнопленные. И раджа Сканда не станет просить об их освобождении.
Уджиджайнский император… это Викрам? Я вспомнила его мать в чертогах мертвых. Она умерла в тот день, когда мальчик собрал для нее пучок цветов, а значит, Амар оборвал красную нить. И потому погибнет множество моих земляков, но королевство уцелеет. Наступит мир.
Я не могла смотреть крестьянам в глаза. Еще кто-то потянул меня за руку, я глянула вниз и увидела мальчишку с щербатой улыбкой.
– Скажи ему, чтоб послал Гаури-Ма. Она отвоюет их из плена.
Я замерла:
– Послал… кого?
– Гаури-Ма, – повторил мальчик, теперь глядя на меня как на непроходимую дуру.
Мужчина, заговоривший со мной первым, неистово закивал:
– Ее все знают. Принцесса с ямочками на щеках, разящая насмерть.
– Она сейчас там, – добавила женщина, все еще сжимая мою руку. – Придворные болтали, что ее заставляют нарушить обет целомудрия. Что раджа выдает ее замуж. Он вышлет ее из Бхараты, и супружество станет ее изгнанием.
– Раджа злющий, – прошептал мальчик и изобразил руками раздутый живот.
«Сканда».
Во мне сражались радость и гнев. Гаури была жива. Но теперь местные хотели, чтобы я отправила ее воевать с королевством, которое уже уничтожило стольких бхаратцев. Толпа подталкивала меня вперед, улыбаясь и благословляя приговорить собственную сестру к смерти.
– Это и есть слава? – заржала Камала мне в ухо. – Восхитительно.
– Это не слава, – прошептала я в ответ. – Это страх.
Пока мы шли, я все гадала, сохранил ли Сканда отцовское святилище в первозданном виде. Может, потому он и проводил встречи снаружи. Может, не хотел смотреть на ряды шлемов, ибо мерещились ему улыбки в железных прорезях, хлещущая кровь, и истошные крики. Или, может, шлемов стало так много, что для людей и свитков попросту не осталось места. Может, святилище превратилось в мавзолей.
За нами с Камалой плотным полукругом шагала толпа. У края приветственного «зала» раджи мы остановились. То была временная платформа. Цветки лотоса, украшавшие ее края, вблизи оказались лишь искусно сложенными шелковыми лентами.
